Уильям Уилки Коллинз - Армадэль

В то время когда ты родился, здоровье мое рушилось. Несколько месяцев спустя, в первые дни моего выздоровления, тебя принесли ко мне и сказали, что тебя окрестили во время моей болезни. Твоя мать поступила как все любящие матери – она назвала своего первенца именем его отца. Ты также Аллэн Армадэль. Даже в то время, даже тогда, когда я еще находился в счастливом неведении и не знал того, что узнал после, меня мучило предчувствие, когда я смотрел на тебя и думал об этом роковом имени.

Как только я мог пуститься в путь, меня вытребовали в мое поместье в Барбадос. В голове моей промелькнула мысль – она, вероятно, покажется тебе странной – отказаться от условия, которое принуждало моего сына, так же как и меня, носить имя Армадэль, или лишиться армадэльского имения, но даже в то время слухи об освобождении невольников – об освобождении, которое теперь уже близко, – быстро распространялись по колонии. Никто не мог сказать, насколько упала бы ценность Вест-Индских имений, если бы эта угрожающая перемена случилась. Никто не мог сказать, если бы я возвратил тебе мое собственное отцовское имя и оставил тебе только мое родительское наследство, что ты не пожалел бы когда-нибудь об обширном армадэльском поместье, и, может быть, я слепо осудил бы на бедность твою мать и тебя. Заметь, как все роковые случайности скопились одна к другой! Заметь, как твое имя и твоя фамилия остались за тобой, вопреки моему желанию.

Мое здоровье поправилось на родине, но только на время. Я опять занемог, и доктора предписали мне ехать в Европу. Избегая Англии (ты догадываешься почему), я поехал с тобой и твоей матерью во Францию. Из Франции мы переехали в Италию. Мы жили то здесь, то там. Все было бесполезно. Смерть овладела мной, смерть преследовала меня, куда бы я ни поехал. Я легче переносил свою участь, потому что у меня была отрада, которую я не заслужил. Теперь ты, может быть, с ужасом будешь вспоминать обо мне, а тогда ты утешал меня. Только ты согревал мое сердце. Последние проблески моего счастья на земле давал мне мой маленький сын.

Из Италии мы переехали в Лозанну, откуда я теперь пишу тебе. Нынешняя почта принесла такие подробные известия, которых я еще не получал, о вдове убитого. Это письмо лежит передо мной, когда я пишу. Оно от друга моей юности, который видел эту женщину и говорил с нею, который первый сообщил ей, что слух о моей смерти на Мадере был неверен. Он пишет, что не понял сильного волнения, которое она выказала, услыхав, что я еще жив, женат и имею маленького сына. Он спрашивает меня, не могу ли я это объяснить. Он говорит о ней с сочувствием – как о молодой и прелестной женщине, заживо похоронившей себя в одной рыбачьей деревне на девонширском берегу. Отец ее умер, ее родные отдалились от нее, не одобряя ее брака. Его слова пронзили бы меня в самое сердце, если бы не одно место в этом письме, которое овладело всем моим вниманием и принудило меня написать рассказ, заключающийся на этих страницах.

Теперь я знаю – чего я никогда не подозревал до тех пор, пока не получил от него письма, – теперь я знаю, что вдова человека, в смерти которого виновен я, родила ребенка после смерти ее мужа. Этот ребенок – мальчик, годом старше моего сына. Уверенная в моей смерти, его мать поступила так, как мать моего сына: она назвала своего сына именем его отца. И во втором поколении есть два Аллэна Армадэля, как были в первом. Причинив смертельный вред отцам, это роковое сходство имен, вероятно, причинит такой же вред и сыновьям.

Безвинные люди, пожалуй, не увидят ничего до сих пор, кроме ряда событий, которые не могли привести ни к чему. Я, имея на совести смерть этого человека, я, сходя в могилу ненаказанный за преступление и не загладив его, вижу то, чего не могут различить люди безвинные: я вижу опасность в будущем, происходящую от прошлой опасности, – вероломство, возбужденное его вероломством, и преступление, порожденное моим преступлением. Неужели страх, потрясающий меня до глубины души, есть не что иное, как призрак, вызванный суеверием умирающего? Я заглядываю в книгу, уважаемую всеми христианами, и эта книга говорит мне, что грех родителей взыщется на детях. Я заглядываю в свет и вижу около себя живых свидетелей этой страшной истины. Я вижу, как пороки, заражавшие отца, переходят к сыну и заражают также и его, как стыд, обесславивший имя отца, переходит к сыну и обесславит его. Я оглядываюсь вокруг себя и вижу, как мое преступление созревает в будущем от тех самых обстоятельств, которые посеяли его в прошлом, и перейдет, как наследственная зараза зла, от меня к моему сыну».

Этими строчками кончалось письмо, на этом месте удар поразил больного, и перо выпало из его рук.

Он знал это место, он помнил эти слова. В ту минуту, когда замолк голос чтеца, больной взглянул на доктора.

– Я приготовил, что следует теперь, – сказал он, все медленнее произнося слова, – помогите мне досказать.

Доктор дал ему возбудительное лекарство и сделал знак Нилю повременить. Через несколько минут пламя угасающей души опять вспыхнуло в его глазах. Употребляя мужественные усилия для того, чтобы выговорить слова, он просил шотландца взять перо и произнес окончательные фразы рассказа, по мере того как память напоминала их ему одну за другой в следующих словах:

– «Пожалуй, не верь убеждениям умирающего, но я торжественно умоляю тебя: исполни мою последнюю просьбу. Сын мой! Единственная надежда, которую я оставляю тебе, зависит от одного великого сомнения – сомнения, властны мы или нет над нашей собственной судьбой. Может быть, свобода воли может победить судьбу человека, и, осужденные на неизбежную смерть, мы неизбежно стремимся только к ней одной, а не к тому, что ей предшествует. Если так, то уважай, если бы даже не уважал ничего другого, предостережение, которое я даю тебе из моей могилы: никогда, до самого дня смерти не допускай к себе ни одной души, которая прямо или косвенно имела бы какое-нибудь отношение к преступлению, совершенному твоим отцом. Избегай вдовы человека, которого я убил, если эта вдова еще жива; избегай девушки, злодейская рука которой устранила препятствие к этому браку, если эта девушка находится еще у нее в услужении, а более всего избегай человека, который носит одно имя с тобою. Ослушайся лучшего твоего благодетеля, если его влияние захочет сблизить тебя с ним. Брось женщину, которая любит тебя, если эта женщина будет служить связью между ним и тобою; скрывайся от него под чужим именем, поставь горы и моря между вами. Будь неблагодарен, будь мстителен, будь всем, что будет наиболее противно твоему кроткому характеру, скорее чем жить под одной кровлею и дышать одним воздухом с этим человеком. Не допускай, чтобы оба Армадэля встретились на этом свете никогда, никогда! Никогда!