Уильям Уилки Коллинз - Две судьбы

© ИДДК, 2020

Много лет миновало с тех пор, как мы с женой в первый раз приехали в Англию из Соединенных Штатов.

Разумеется, нас снабдили рекомендательными письмами. Между прочим, одно было написано женой моего брата. Оно представляло нас английскому дворянину, который занимал почетное место в списке его старых и дорогих друзей.

– Вы познакомитесь с мистером Джорджем Джерменем в самый интересный период его жизни, – сказал брат, когда мы прощались. – В своем последнем письме он сообщает мне, что женился. Я не знаю ничего о его жене или о тех обстоятельствах, при которых он с ней познакомился. Но в одном я уверен: холостой или женатый, Джермень окажет радушный прием из чувства дружбы ко мне.

На другой день по прибытии в Лондон мы оставили наше рекомендательное письмо в доме мистера Джерменя.

На следующее утро мы отправились посмотреть на главный предмет интереса для американцев в столице Англии – «Большой Бен». Граждане Соединенных Штатов находят, что этот остаток доброго старого времени полезно действует на повышение в национальной оценке достоинства республиканских учреждений. По возвращении в гостиницу мы нашли карточки мистера и мистрис Джермень, свидетельствовавшие, что они уже ответили на наш визит. В тот же вечер мы получили от новобрачных приглашение на обед. Оно заключалось в записочке мистрис Джермень к моей жене, в которой она предупреждала, что мы не встретим у них большого собрания.

«Это наш первый обед после возвращения из свадебной поездки (писала она), и вы познакомитесь только с немногими из старых друзей моего мужа».

В Америке и на европейском материке (как я слышал), когда хозяин приглашает на обед в назначенный час, гости проявляют вежливость и являются ровно в определенное время. Только в Англии существует непонятный и неучтивый обычай заставлять ждать и хозяина, и обед добрых полчаса, если не больше – без всякой видимой причины и с одним формальным извинением: «Досадно, что опоздал».

Приехав к Джерменям в назначенное время, мы имели повод порадоваться своей невежливой точности, которая привела нас в гостиную получасом раньше других гостей.

Во-первых, столько было сердечности и так мало церемоний в их приеме, что мы почувствовали себя почти в родном краю. Во-вторых, и муж, и жена расположили нас к себе с первого взгляда. Особенно пленила нас жена, хотя, строго говоря, ее нельзя было назвать красавицей. В ее лице и обращении была безыскусственная прелесть, в ее движениях естественная грация, в ее тихом голосе приятная мелодичность, которые для нас, американцев, оказывались просто неотразимы. И наконец, было явно (и так приятно), что тут, по крайней мере, пред нашими глазами счастливый брак! Эти двое людей имели все сообща, дорогие надежды, желания, сочувствия – они, казалось, если я могу позволить себе это выражение, рождены быть мужем и женою. К тому времени, когда миновали модные полчаса опоздания, мы беседовали так же свободно и доверчиво, как будто все четверо были старые друзья.

Пробило восемь часов, появился первый гость – англичанин.

Забыв фамилию этого господина, я попрошу позволения обозначить его буквой. Пусть он будет мистер А. Когда он вошел в комнату один, и хозяин, и хозяйка вздрогнули, изумление выразилось на их лицах. Очевидно, они ожидали, что с ним будет кто-то еще. Джермень полюбопытствовал спросить:

– Где ваша жена?

Мистер А. объяснил отсутствие этой дамы приличным маленьким оправданием в следующих выражениях:

– Она сильно простудилась. Ей очень жаль. Она просила меня извиниться перед вами.

Едва он успел передать это поручение, как появился другой господин, и также один. Возвращаясь к азбуке, я назову его мистером Б. Опять я заметил, что хозяин и хозяйка вздрогнули, увидев, что гость входит в комнату один. Признаться, я с некоторым изумлением услышал, что Джермень повторяет новому гостю свой пытливый вопрос:

– Где ваша жена?

Ответ, с небольшими изменениями, состоял из того же приличного маленького оправдания мистера А., повторенного мистером Б.

– Мне очень жаль. Мистрис Б. страдает сильной головной болью. Она подвержена головным болям. Она просила меня извиниться перед вами.

Мистер и мистрис Джермень переглянулись. На лице мужа ясно выразилось подозрение, которое возникло в его уме при втором извинении. Жена была тверда и спокойна. Прошел промежуток времени – безмолвный промежуток. Мистер А. и мистер Б. как виновные, удалились в угол. Мы с женою рассматривали картины.

Избавила нас от неприятного молчания мистрис Джермень. По-видимому, недоставало двух гостей для полного состава общества.

– Сейчас подавать обед, Джордж? – спросила она мужа, – или нам подождать мистера и мистрис В.?

– Мы подождем пять минут, – ответил он коротко, не сводя глаз с гг. А. и Б., остававшихся в углу и осознающих свою вину.

Дверь гостиной отворилась. Все мы знали, что ожидается третья дама, все мы с тайной надеждой устремили глаза на дверь. Наши безмолвные упования возлагались на возможное появление мистрис В. Спасет ли нас эта восхитительная, хотя неизвестная женщина фактом своего присутствия? Я содрогаюсь, когда пишу это. Мистер В. вошел в гостиную… и вошел один. Встречая нового гостя, Джермень вдруг изменил свой традиционный вопрос.

– Ваша жена больна? – сказал он.

Мистер В. был человек пожилой. Он принадлежал (судя по наружности) к тому времени, когда старомодные правила вежливости имели еще полную силу. Он увидел двух женатых собратов в их углу без жен, понял все и извинился за свою жену с видом человека, который искренно стыдится этого.

– Мистрис В. так огорчена! Она сильно простудилась. Она очень жалела, что не смогла приехать со мной.

При этом третьем извинении гнев Джерменя вырвался наружу, проявившись в следующих словах:

– Две сильные простуды и одна сильная головная боль, – сказал он с иронической вежливостью. – Не знаю, господа, как ваши жены согласуются, когда здоровы. Но когда они больны, их единодушие удивительно!

Едва он успел договорить эти резкие слова, как доложили, что обед подан.

Я имел честь вести к столу мистрис Джермень. Сознание обиды, нанесенной ей женами приятелей мужа, только проявлялось в дрожании, чуть заметном дрожании руки, которая опиралась на мою руку. Мое сочувствие к ней усилилось вдесятеро. Только женщина, привыкшая страдать, способная владеть собой, могла так выносить нравственную пытку, которой подвергали ее эти люди от начала вечера до конца.

Прибегаю ли я к преувеличению, когда пишу о хозяйке дома в этих выражениях? Взгляните на обстоятельства в том свете, в каком они представились таким двум посторонним лицам, как мы с женой.