Ирвин Шоу - Две недели в другом городе. Вечер в Византии

– Неужели здесь это можно сохранить в тайне?

– В течение недели – да. Если повезет. А потом пусть он узнает. Съемки начинаются не раньше половины двенадцатого, мы будем делать наше черное дело по утрам. Ты способен вставать рано?

– Ты забываешь, что я хожу на службу.

– Неужели государственные чиновники встают нынче рано? – спросил Делани. – Мне это и в голову не приходило. Господи, ну и жизнь у тебя.

– Не так уж она и плоха, – отозвался Джек, защищая последние десять лет.

– Хорошо, что тебя отпустили ко мне. Скажи им, в следующем году я из чувства благодарности заплачу лишнюю сотню тысяч монет подоходного налога.

– Не делай этого.

Джек улыбнулся. Тяжба, которую Делани вел с налоговым управлением, широко освещалась прессой; кто-то из журналистов вычислил, что если Делани будет впредь все свои заработанные деньги отдавать в счет погашения долга, то к девяностолетию он все равно останется должен казне двести тысяч долларов.

– У меня не был использован очередной отпуск, – пояснил Джек. – Последнее время я стал таким невыносимым, что, когда улетел, многие в Париже, верно, вздохнули с облегчением.

Джек не собирался сообщать Делани, чем он рисковал, бросив Моррисона на две недели.

– Трудишься в поте лица, защищая цивилизацию, малыш? – спросил Делани.

– Двадцать четыре часа в сутки.

– Русские тоже забыли о сне?

– Мой шеф уверяет меня в этом.

– Господи, – сказал Делани, – возможно, нам следует взорвать этот мир. Как ты думаешь, когда планета расколется пополам, документы с цифрами доходов погибнут?

– Нет, – ответил Джек. – Они останутся на микрофильмах, хранящихся в подземных сейфах.

– Ты отнимаешь у меня последнюю надежду. Объясни, чем ты занимаешься в Париже со своими вояками?

– Всем понемногу, – пояснил Джек. – Принимаю прибывших в Европу конгрессменов, когда мой начальник занят; строчу отчеты, отбиваюсь от газетчиков, сопровождаю фоторепортеров, уводя их подальше от секретных объектов, сочиняю спичи для генералов…

– Давно ли ты выучился писать?

– Любой человек, знающий, что в слове «устрашение» пятая буква «а», а не «о», годен для составления подобных речей.

Делани раскатисто засмеялся:

– И как тебя занесло на такое место?

– Это произошло случайно.

«Как и все в моей жизни», – подумал Джек.

– Одним воскресным днем я играл в теннис на кортах Сен-Жермен в паре с одним полковником ВВС. Мы выиграли. Он не захотел терять надежного партнера и предложил мне эту работу.

– Полно заливать, – улыбнулся Делани. – Такие легкомысленные люди не встречаются даже среди офицеров ВВС. Наверняка он о тебе уже кое-что знал.

– Конечно, – согласился Джек. – Ему было известно, что когда-то я работал в кино; натовцы собирались заказать документальный фильм о своей организации, и тут подвернулся я…

– Гвидо! – закричал Делани, обращаясь к шоферу, только что едва не врезавшемуся в такси. – Если я погибну по твоей вине, ты этого никогда себе не простишь!

Водитель повернул голову, сверкнул широкой, счастливой, белозубой улыбкой, только его темные глаза остались печальными.

– Он понимает по-английски? – спросил Джек.

– Нет. Но, как всякий итальянец, восприимчив к интонации. Скажи мне, – произнес Делани, – как твоя семья? Сколько у тебя детей? Трое?

– От какой из жен?

Делани усмехнулся:

– От нынешней. Сколько у тебя детей от первых двух, мне известно.

– Двое, – ответил Джек. – Мальчик и девочка.

– Ты счастлив? – Делани изучающе уставился на Джека.

– Ага, – сказал Джек.

Везде, кроме аэропортов и некоторых других мест, подумал он.

– Наверно, мне тоже следовало жениться на француженке, – заметил Делани.

Он состоял сейчас в четвертом браке; третья жена Делани стреляла в него на улице из охотничьего ружья.

– Попробуй как-нибудь.

– Вот закончу фильм и приеду к тебе в Париж, – заявил Делани. – Это пойдет мне на пользу. Полюбуюсь семейной идиллией. Если я когда-нибудь его закончу.

– О чем он? – Джек дотронулся до лежащей на сиденье розовой папки.

– Ничего оригинального. – Делани скорчил гримасу. – Бывший американский солдат, запутавшийся в жизни, попадает в Рим и встречает там свою прежнюю любовь. Средиземноморская страсть, сдобренная англосаксонским чувством вины. Сюжеты с каждым днем становятся все более избитыми.

Замолчав, он угрюмо уставился на плотный транспортный поток.

Джек тоже посмотрел в окно. Они проехали мрачную церковь Санта-Мария-Маджоре.

– Когда-нибудь, – заметил Джек, – по дороге из аэропорта я остановлюсь здесь и посмотрю, как выглядит здание внутри.

– Это единственный город, где меня не тянет в церкви. – Делани сухо усмехнулся. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но в 1942 году я даже исповедовался. Это было в Калифорнии. Кардиолог сказал, что мне осталось жить шесть месяцев.

Когда церковь скрылась из виду, Делани добавил:

– В течение нескольких лет нам обоим чертовски везло.

– Да, – согласился Джек.

– Мы приносили друг другу удачу. Словно были на какой-то период застрахованы от провалов.

Он грустно улыбнулся.

– И надо же было начаться проклятой войне. – Делани покачал головой. – Может быть, мы снова принесем друг другу удачу. Как прежде. Это ведь возможно, правда?

– Вполне, – подтвердил Джек.

– Боже, каким ты был тогда красавцем. Проклятая война, – тихо произнес Делани и добавил более оживленно: – В конце концов мы оба остались живы. Не так уж это и мало – жить, да еще в Риме. Ты бывал здесь прежде?

– Два или три раза. По нескольку дней.

– Послушай, – сказал Делани, – у тебя есть планы на вечер?

– Нет, – ответил Джек.

– Ты уверен, что не назначил свидание какой-нибудь истосковавшейся по тебе пышногрудой итальянской кинозвездочке?

– Вынужден напомнить тебе, – мягко сказал Джек, – теперь я – солидный государственный служащий. Прошлое кануло в Лету.

– О’кей. Я позвоню тебе через час. Ты успеешь принять душ, смыть с лица дорожную пыль. Тебя ждет сюрприз.

– Какой? – спросил Джек, когда швейцар открыл дверцу автомобиля, остановившегося возле отеля.

– Увидишь, – загадочно ответил Делани вылезающему из машины Джеку. – Приготовься к увлекательному вечеру. Встретимся в баре через час.

Водитель уже извлек из багажника вещи Джека, швейцар понес их к гостиничному подъезду. Машина отъехала. Джек помахал рукой Делани, повернулся и зашагал вверх по ступеням. Из вращающейся двери вышли две женщины и мужчина. Они преградили путь Джеку, и он остановился. Женщины держали своего спутника под руки словно больного; более рослая из них обхватила рукой его талию. Поравнявшись с Джеком, мужчина внезапно вырвался и, покачиваясь из стороны в сторону, шагнул к нему. На лице незнакомца блуждала улыбка, волосы его были растрепаны, глаза, смотревшие на Джека, налились кровью. Замахнувшись, он ударил Джека.