Грегор Самаров - Европейские мины и контрмины

Император медленно покачал головой.

– В противном случае, – сказал маркиз, – мы будем драться, мы покажем наконец этим высокомерным победителям при Садовой, что Франция не чета Австрии…

– Мы одни, – произнес император нерешительно.

– Не совсем, – отвечал маркиз, – у нас более верные союзники, чем какой бы то ни было кабинет: у нас есть все насильно покоренные элементы в Германии, католические южнонемецкие партии; у нас есть Ганновер, который восстает против прусского ига, у нас есть население Люксембурга, которое не преминет сделать демонстрацию пред глазами всей Европы.

– Вы уверены в этом? – спросил император.

Маркиз взял небольшую тетрадь, лежавшую перед ним на столе.

– Вот, – сказал он, – очень подробное и любопытное сообщение Жакино о состоянии великого герцогства.

– Жакино? – прервал император вопросительным тоном.

– Он префект в Вердене, – отвечал маркиз, – сын генерала Жакино, женатый на дочери Коллара из Люксембурга и часто навещающий семейство жены; он много наблюдал и с большим искусством сопоставил свои наблюдения. Он констатирует, что все население великого герцогства расположено к Франции; старания двух деятелей, – маркиз перевернул несколько листов, отыскивая имена, – а именно: Фридемана и Штоммера, распространить немецкий язык и литературу, остались бесплодны; торговля и другие отношения привлекают население к нам; при обнародовании всех этих фактов нельзя будет упрекнуть нас в том, что мы требуем себе немецкой области.

– Оставьте мне это сообщение, – сказал император и, взяв тетрадь, положил ее на стол. – Вы говорили о Ганновере? Можно там рассчитывать на что-либо серьезное? Это было бы весьма важно!

– Все известия единогласно утверждают, – заявил маркиз, – что ганноверское население относится в высшей степени неприязненно к прусскому господству; сегодня же я получил еще известие, что множество прежних ганноверских офицеров и солдат собирается в Арнгейме, в боевом порядке.

– Неужели? – спросил император. – Это было бы весьма важным пунктом – немецкий народ, потомки воинов Ватерлоо, на нашей стороне. Надобно тотчас послать туда курьера и приказать Бодену.

– Будет исполнено, ваше величество, – сказал маркиз. – Кроме того, герцог Граммон пишет, что ганноверский король намерен прислать сюда своего представителя; тогда можно будет завести ближайшие сношения…

– Я слышал об этом, – сказал император. – Несмотря на утрату престола, король Георг остается одним из лучших государей Европы, и я могу, несмотря на государственные отношения к Пруссии, продолжать с ним личные сношения. Представителя его следует окружить всевозможной предупредительностью. Этот ганноверский вопрос – такое дело, которое мы должны тщательно хранить в шкафах нашего политического архива, откуда мы вытащим его, когда придет время. Я принял, но не признал произошедшие в Германии перемены: присоединение государств. Когда по какому-либо поводу явится конфликт, я буду иметь полное право считать открытым весь немецкий вопрос и действовать сообразно этому.

– Сопоставив состояние Ганновера и южногерманские условия, – продолжал Мутье, – ведя войну таким образом, чтобы одна армия, поддерживаемая флотом, стала действовать из Голландии на Ганновер, а главная армия двинулась, по примеру Моро, с юга и, достигнув южногерманских границ, предъявила альтернативу: союз или неприятельское вторжение, то ваше величество должны согласиться, что эти шансы гораздо выгоднее всяких союзов и обещаний европейских дворов. Пруссии столько потребуется войск для надзора и подавления внутренних врагов, что у нее останется очень мало сил, чтобы действовать против наших армий.

Император улыбнулся.

– Мой министр иностранных дел строит военные планы. Вы, верно, вы говорили с маршалом Ниэлем?

– Правда, я немного порасспросил маршала, – отвечал маркиз, – однако изложенный мной план похода настолько же вытекает из политической, насколько из военной точки зрения.

– Правда, эти же мысли принадлежат и Ниэлю, – сказал император более сам себе, чем обращаясь к собеседнику, – только нужно повременить, он еще не готов… И он хочет предпринять зимний поход!

– Итак, ваше величество решились действовать серьезно и без снисхождения? – спросил министр.

– Без снисхождения? – переспросил император. – Это не улучшит нашего положения: мы должны избежать упрека в поджигании политического здания Европы, да и положение еще не совсем ясно. Граммон приедет сюда?

– На этих днях, – отвечал маркиз. – Судя по письму, я ожидаю его даже сегодня.

– Нетерпеливо желаю говорить с ним, – сказал император, – этот фон Бейст делает из Австрии такую сложную машину, что кажется, сам собьется с толку и не будет в состоянии управлять своим оригинальным механизмом. – Кстати, – перешел император к другому предмету, – Австрия ведет замечательную игру на Востоке, которая возбуждает во мне опасения! Неужели фон Бейст, которому иногда приходят в голову странные опыты и мысли, хочет восстановить старый, так называемый Священный союз, который мы расторгли с таким трудом? Он делает России замечательные авансы: пересмотр трактата 1856 года.

– Ваше величество сами согласны на этот пересмотр, – заметил маркиз.

– Если я имею основание к соглашению с Россией, – сказал император, улыбаясь, – то нет никакой надобности, чтобы фон Бейст приписал себе заслугу этого соглашения. Надобно во что бы то ни стало избегать восточной коалиции; она, по логической необходимости, обратится против нас.

– Следовательно, мы должны объявить себя против австрийского предложения? – спросил Мутье.

– Этом самым мы вызовем то, чего хотим избежать, – сказал император, покручивая усы, – нам не следует ни относиться враждебно к России, ни терпеть, с другой стороны, чтобы восточный вопрос имел какое-либо безразличное разрешение или окончился временной сделкой. Нам нужно опередить Австрию! – прибавил он после краткого размышления.

Маркиз удивленно вскинулся.

– Предложить столько, чтобы… все осталось по-старому! – сказал император, улыбаясь.

– А! – произнес маркиз, кивнув несколько раз головой.

– Предложим отделить совершенно от Турции и присоединить к Греции Кандию, Фессалию и Эпир, с целью раз и навсегда положить конец тамошним неудовольствиям! Это встревожит Англию, и все останется по-прежнему. Во всяком случае, Австрия не должна иметь никаких путей к иным союзам, кроме нашего!

Маркиз поклонился.

– Но, – сказал он потом, – я возвращаюсь к люксембургскому вопросу: ваше величество приказывает, чтобы наш язык был тверд и энергичен?

– Последуем примеру нашего противника, – сказал император, – и будем сперва холодно-сдержанны, не станем горячиться преждевременно. Вопрос поступит на рассмотрение европейской конференции, ее никак нельзя избежать. Потому не станем заходить слишком далеко.