Уильям Берроуз - Джанки

Уже много было сказано о возбуждающем действии травы. По некоторым причинам ученые не любят упоминать о том, что есть такая штука, как половое возбуждение, поэтому-то большинство фармакологов говорят «об отсутствии оснований придерживаться весьма распространенной в некоторых кругах идеи о марихуане как о половом стимуляторе». Могу заявить с полным на то основанием, что трава по сути своей сладострастна и заниматься под ней сексом гораздо приятнее, чем без нее. Это заявление подтвердит каждый, кто курил хороший продукт.

Вы наверняка слышали, что, потребляя траву, люди сходят с ума. Разумеется, определенная форма умопомешательства в результате постоянного употребления, безусловно, присутствует. Однако состояние это пространственно относительно. Марихуана, доступная в пределах США, на самом деле недостаточно сильная для того, чтобы тебе наглухо снесло крышу, поэтому в Штатах травяной психоз довольно редкое явление. Утверждают, что на Ближнем Востоке оно довольно обыденно. Травяной психоз более или менее соответствует белой горячке и быстро отпускает, как только заканчивается действие наркотика. Человек, выдувающий по несколько коктейлей до обеда, докатится до «белой горки» быстрее, чем тот, кто выкуривает по несколько косяков в день.

Одно предостережение: находясь под травяным кайфом, человек совершенно не способен вести машину. Трава здорово нарушает представление о времени и пространстве. Как-то раз, в Новом Орлеане, мне пришлось зависнуть на обочине и ждать, пока дурь отпустит. Не мог понять, на каком расстоянии что от меня находится, когда поворачивать или тормозить на перекрестках.

Теперь я кололся каждый день. После того как из квартиры, где Герман проживал с Джеком и Мэри, исчезли все платежеспособные тусовщики, он переехал ко мне на Генри-стрит. Джек, засыпавшись на ерунде, сидел, ожидая суда, в Окружной тюрьме Бронкса. Мэри с очередным «Джоником» (Папиком) свалила во Флориду. Платить самому Герману и в голову не приходило. Всю свою сознательную жизнь он вписывался на чужих квартирах.

Рой позволил себе долгую береговую отсидку. Он обнаружил в Бронксе одного врача, оказавшегося полным невеждой в выписке подобных рецептов. Этот коновал раскручивался на три рецепта в день, максимум – по тридцать таблеток на рецепт. Правда, количество время от времени вызывало у него подозрение, которое всегда таяло при виде денег, действовавших на него отрезвляюще.

В природе существуют несколько видов коновалов-выписчиков. Одни выписывают только в том случае, если убеждены, что ты наркоман, другие – только если убеждены, что нет. Подавляющее большинство наркоманов прогоняют однообразные, приевшиеся за годы торчания телеги о мнимых болезнях. Многие жалуются на камни в почках или желчном пузыре. Эту байку настолько заездили, что коновал при упоминании о желчных камнях зачастую незамедлительно вскакивал и указывал тебе на дверь.

Гораздо лучших результатов я добивался с помощью лицевой невралгии, предварительно разыскав в справочнике информацию о симптомах и заучив их наизусть. Рой подкреплял свое желчнокаменное гониво постоперационным шрамом на животе.

В кирпичном викторианском доме на Уэст-Севентиз проживал один старомодный доктор. Перед ним было просто необходимо предстать в облике джентльмена. Если вам удавалось пройти в его кабинет, значит, облик покатил, но, невзирая на это, он выписывал только три рецепта. Другой врач был вечно пьян, и всех делов-то было, застать его в нужное время. Довольно часто он выписывал рецепт неправильно, приходилось возвращать на правку. В таком случае с определенной долей вероятности сей слуга Гиппократа мог заявить, что это подлог, и порвать его в клочья. Третий пребывал в глубоком старческом маразме, и приходилось самому помогать ему выписывать. Тут он мог забыть, что делал, положить ручку и предаться долгим воспоминаниям о пациентах высшего общества, прибегнувших к его услугам. Особенно любил рассказывать о неком генерале Горе, сказавшем однажды: «Доктор, я обращался в клинику Майо, но должен сказать, что вы знаете больше, чем весь тамошний персонал, вместе взятый». Остановить дедка было невозможно, и наркоман, доведенный до белого каления, терпеливо все это выслушивал. Зачастую в самую последнюю минуту врывалась докторская жена и рвала рецепт ко всем чертям или по крайней мере отказывалась заверить, когда запрашивала аптека.

Вообще-то пожилые врачи в отличие от молодых более предрасположены к выписке. Одно время клевым источником были врачи-эмигранты, но очень скоро наркоманы их засветили. И весьма часто, услышав о наркотиках, они просто зверели и угрожали вызвать полицию.

Эскулапы взращены на раздутых представлениях о своем исключительном положении в обществе, причем настолько, что в целом конкретный подход представляется наихудшим из возможных вариантов. Они не верят вашим болезным историям, но тем не менее желают хоть что-нибудь услышать для проформы. Выходит нечто вроде восточного ритуала сохранения хорошей мины при плохой игре. Один парень играл в благородного, отказываясь выписать неприличный рецепт даже за тысячу долларов. Остальные же из кожи лезли вон, чтобы представить происходящее как рабочие отношения с законопослушными пациентами. А если ты заявишь с порога: «Послушайте, док, мне нужен рецепт на эМ-эС и я готов заплатить за него двойную цену», – коновал придет в бешенство и вышвырнет тебя из кабинета. Врач – он тоже вроде больного; к каждому нужен индивидуальный подход, иначе останешься на бобах.

Рой стал таким кремнистым джанки, что для того чтобы держаться с ним наравне и получать свою долю, мне и Герману приходилось колоть больше, чем нам требовалось. Экономя джанк, я стал пускать по основной, да и кроме того, немедленный приход оказался гораздо лучше. С выдачей по рецептам у нас была куча обломов. Большинство аптек выдавало морфий по рецептам только два, а то и один раз, во многих и того не делали, просто посылали. Лишь в одной мы каждый раз затаривались и в конце концов все стали сносить туда, невзирая на совет Роя распылять по разным местам, чтобы инспектору было труднее их вычислить. Слишком уж напряжно было таскаться от одной аптеки к другой, так что обычно мы закруглялись, принося их в одно и то же место. Я научился тщательно прятать свой продукт – «заныкивать», как говорят «по фене». Рою и Герману никак не удавалось обнаружить и немного попользоваться.

Взять джанк, спрятанный другим джанки, – значит «раскрутить (кинуть, поставить) его на заначку». Уберечься от этой формы воровства, особенно если торчишь вместе, довольно трудно, потому что джанки прекрасно знают, где искать заначки. Некоторые таскают свой продукт на себе, попадая, таким образом, в случае полицейского шмона под статью за хранение.