Грегор Самаров - За скипетр и корону

– Невероятно! – вырвалось у графини Франкенштейн, а графиня Клам прибавила:

– Неужели граф Платен забыл о своих дружеских чувствах к Австрии?

Молодая графиня вздохнула.

– Что вы, графиня? – спросил граф Клам. – Нашим дамам не следует вздыхать, когда мы готовимся сесть на коней и обнажить мечи за честь и славу Австрии.

– Я думаю о тех несчастных, – сказала молодая графиня, – чья кровь прольется, – и глаза ее устремились вверх, как бы преследуя какой-то определенный образ.

Лакей отворил двери и доложил:

– Фельдмаршал барон Рейшах!

Барон вошел, улыбающийся и веселый как всегда. Он приветствовал дам в своей галантной манере и с задушевностью старого знакомого.

– Вы выросли, графиня Клара, – сказал он шутливо молодой графине, – эти дети перерастают нас целой головой.

Он сел и протянул руку графу Кламу.

– Ну, – сказал он, – счастливцы! Вам предстоит поход!

– Я с часу на час ожидаю приказания выступать.

– А мы, старые калеки, должны оставаться дома, – сказал глухо Рейшах, и тень горькой печали легла на веселое лицо, но скоро опять развеялась. – Я виделся с Бенедеком веред самым его выступлением в Богемию, – сказал он немного погодя.

– Разве он уже отправился? – спросила графиня Клам.

– Он теперь на пути в Капитолий или на Тарпейскую скалу, – ответил фельдмаршал. – Бенедек, конечно, высказал это иначе, по-своему, но не менее образно.

– Пожалуйста, скажите нам, как именно генерал выразился! – потребовала графиня Клам. – Вероятно, опять одна из тех выходок, на которые только он один способен!

– Через шесть недель, сказал Бенедек как нельзя более серьезно, – отвечал барон Рейшах, – я буду или на тумбочке, или на меня ни одна собака не залает.

Все громко засмеялись.

– Превосходно! – воскликнула графиня Клам. – А он верит в «тумбочку»?

– Не особенно, – сказал Райшах. – Он, кажется, не доволен духом армии и обнаружил в ней много беспорядков – и может быть, отчасти, не доверяет и самому себе.

– О самом себе генерал может думать что ему угодно, – проговорил оживленно граф Клам-Галлас, – но что касается армии, то он не вправе ей не доверять. Армия превосходна и в образцовом порядке, а впрочем, если Бенедек будет продолжать относиться к офицерам, особенно из аристократии, так, как начал, и всегда и везде отдавать преимущество простому солдату и унтер-офицерам, то порядок недолго сохранится.

И граф, резко отодвинув стул, на котором сидел, заходил взад и вперед по комнате.

– Не мое дело, конечно, – заговорил он немного спокойнее через несколько минут, – давать императору советы, кого выбрать в главнокомандующие, но я не питаю большого доверия к этому Бенедеку. Он понятия не имеет о том, что живет в сердцах древнеавстрийского дворянства, и его так называемые либеральные принципы подрывают дисциплину. Это, может быть, хорошо для Пруссии, где каждый – солдат, – в этом я не берусь быть судьей, – но для нас это никуда не годится, и тем менее подобает начинать подобные нововведения в момент начала большой войны и почти в день сражения возбуждать во всей армии оппозицию против офицеров.

Граф высказался очень взволнованно.

Никто не отвечал, и наступило молчание.

Фельдмаршал Рейшах прервал его, сказав:

– Но знаете ли, сударыни, самую животрепещущую новость?

– Нет, – ответила графиня Клам, – в чем дело? Какая-нибудь выходка вашей Вольтер или Галльмейер?

– Гораздо лучше, – улыбнулся Рейшах, – очень пикантная дуэль.

– Дуэль? И между кем? Знакомые из общества? – Хозяйка дома забросала фельдмаршала вопросами.

– Улан Штилов, – сообщил Рейшах, – и итальянский граф Риверо, которого вы видели здесь в прошлом году, – он был представлен нунцием.

– Это удивительно! Когда же Риверо успел вернуться?

– Вчера, – отвечал Рейшах.

– И в первые же двадцать четыре часа дрался на дуэли? – удивилась графиня Клам.

– Кажется, дело вышло из-за какой-то дамы. Вы не слыхали ли о красавице Бальцер?

Молодая графиня встала и отошла в неосвещенную часть гостиной, к корзинке с цветами. Она нагнулась над цветами.

– Я слышала это имя в связи с именем Штилова, – ответила графиня Клам.

– Кажется, что старейшие и новейшие права пришли в столкновение, – заметил фельдмаршал.

– И случилось что-нибудь серьезное? – допытывался граф.

– Этого я не мог добиться, – отвечал Рейшах, – но я боюсь за Штилова: Риверо известен как превосходнейший стрелок. Где же, однако, маленькая графиня? – спохватился барон, повернув голову и глядя в глубь салона.

Молодая графиня все еще стояла, склоняясь над цветами.

Мать бросила на нее быстрый, озабоченный взгляд.

Молодая графиня медленно вышла на свет. У она держала свежесорванную розу, лицо ее было бледно, губы крепко сжаты.

– Я сорвала розу, – произнесла она слегка дрожавшим голосом, – чтобы закончить мой туалет.

Девушка приколола цветок к груди и почти механически вернулась на старое место.

– Ах, я и забыла о вечере графини Вильчек! – Графиня Клам встала. – И вам надо приготовиться, и мне заехать домой.

– Позвольте вас проводить, – сказал Рейшах, и все уехали вместе.

Мать и дочь остались одни. Наступило молчание.

– Мама, – сказала молодая графиня, – я нехорошо себя чувствую, мне бы хотелось остаться дома.

Мать поглядела на дочь с участием и озабоченностью.

– Дитя мое, – с нежностью произнесла она, – прошу тебя, подумай, что могут сказать и что скажут, если ты сегодня не появишься в обществе, после того как тебя сейчас здесь видели?

Девушка закрыла лицо руками, легкое рыдание нарушило безмолвие гостиной, и стройная фигурка дрогнула. Слезы закапали на свежую розу на ее груди.

Лакей отворил дверь.

– Барон Штилов!

Глубокое изумление отразилось на лице графини Франкенштейн, тогда как дочь ее порывисто встала: яркая краска подернула ее лицо, и она почти тотчас же беспомощно опустилась в кресло, устремив полные слез глаза на дверь.

Лакей принял молчание графини за знак согласия и исчез.

Вошел Штилов.

Он, как всегда, был свеж, на лице его не осталось ни следа утренних тревог, только прежняя беспечная и легкомысленная веселость сменилась торжественной серьезностью, придававшею его красоте особую прелесть.

Он подошел к дамам.

Молодая графиня опустила глаза и завертела носовой платок в руках.

Мать приняла молодого человека с совершенным спокойствием.

– Мы вас давно не видели, – мягко сказала она, – где вы пропадали?

– Служба отнимает очень много времени, графиня. Вопрос о войне, кажется, решен, – надо приучаться к военному положению.

– Нам только что говорил о вас барон Рейшах, – продолжала графиня.

– И, верно, что-нибудь злое? – заметил живо Штилов и пристально посмотрел на молодую девушку, которая не поднимала глаз и не шевелилась.