К. Сентин - Луиза де ла Порт (Фаворитка Людовика XIII)

Ла Файетт молчала; Луиза робко и с легкой улыбкой слушала короля, не понимая, как это великий монарх, чье имя заставляет трепетать многие другие государства, столь мал и ничтожен в своем королевстве. А когда удостоверилась, что это не притворство, значение власти короля, которого видела перед собой, представилось ей гораздо меньшим. С этого времени сердце ее перестало ощущать невольный страх, внушаемый высоким званием монарха.

Король теперь узнал ее ближе и открыл в ней доброе, сострадательное сердце, от природы откровенное. Почувствовал себя при ней смелее; смеялся над некоторыми обстоятельствами из ее жизни, о которых она рассказывала, и, чувствуя себя в хорошем расположении духа, обратил свои насмешки даже и на ла Файетт – упрекал ее за молчание, за серьезный, пасмурный вид.

Молодая монахиня в самом деле не принимала участия в их разговоре. Умея узнавать секретные чувства короля, угадывала возникающее расположение его к Луизе, стараясь не показать ни малейшего вида.

Итак, однажды в первых числах декабря (с этого мы начали) Людовик XIII, несмотря на дурную погоду, отправился на охоту в окрестности своего маленького Версальского замка; присланный от кардинала-герцога курьер с важной депешей помешал ему. Король принял его сначала очень нелюбезно; потом, после минутного размышления, приказал подавать карету и, сопровождаемый отрядом мушкетеров, отправился в Париж, сказав кучеру:

– В монастырь!

Никогда король не приезжал в монастырь с такой большой свитой, как теперь; немудрено, что проезд его вдоль бульваров и через Сент-Антуанское предместье удивил всех, о чем уже говорилось. В приемную монастыря он вошел, не удостоив на этот раз вниманием Луизу, и сухо обратился к ла Файетт:

– Ну что, был ли я прав в своих подозрениях? Брат мой Гастон снова начинает действовать против меня исподтишка – что-то затевает.

– Может быть, против кардинала, государь…

– Обратиться к человеку, находящемуся под моей властью, – не значит ли это идти против меня самого?! Уж не для того ли, чтобы наказать кардинала, он требует, несмотря на наше последнее примирение, возврата крепостей, удержанных в залог, продолжает отношения с графом Суассоном, как и с английской королевой и герцогиней Савойской, моими сестрами, секретно ему содействующими?.. Нет. Гастон моложе и крепче меня здоровьем, он – надежда мятежников и крамольников! Я бездетен, он наследует мой престол, и если б не кардинал, которого они не без причины ненавидят, был бы уже, возможно, королем Франции, а я – в могиле… или в монастыре!

– Ах, ваше величество! Вы любимы народом… Ваш брат никогда не решится…

– «Не решится»! Гастон?! Чтобы удержать его, не я ли приказал отрубить головы многим… и притом перед его глазами? Шале, Капистрана, Монморанси!

– Ваш отец был бы, может быть, милостивее!

– Да, и мой отец умерщвлен… убит! И кем, по чьему приказанию?! – воскликнул с каким-то непонятным выражением Людовик.

Ла Файетт не говорила ни слова – знала: мстительный сын Генриха IV считал себя вправе сделать этот ужасный упрек своей матери. Луиза со страхом смотрела на короля – впервые видела его столь раздраженным.

А король продолжал:

– Едва я вступил на престол, как увидел, что мятеж распространился по всему моему государству – народ вооружился против меня. Я искал опору при дворе – и находил одних изменников, предателей! Думал найти убежище в своем семействе, а от него-то и происходило все зло, вся измена!

– Вам так говорили, – отвечала спокойно ла Файетт. – Может быть, тот, кто так старался уверить вас в этом, имел намерение принудить вас к тому, чтобы вы прибегли к его защите.

– Вы враг его! – возразил король с гневом и нетерпением.

– Да, государь, враг, ибо он и ваш враг – вашего благополучия. Отдаю должное его высоким качествам… и признаю их, как и те великие услуги, которые он оказал государству и религии. Но порицаю его за то, что он насилием достиг этих благородных результатов.

– Упреки делать легко… Но может ли падение министра помешать честолюбивым замыслам моего брата? Гастон жаждет быть на престоле!

– Нет, ваше величество. Герцог Гастон долго видел печаль, которой вы одержимы. Старайтесь опять подняться на ту высоту – того значения, – с которой вас свели. Оставьте при себе вашего министра, если он нужен для вашей собственной славы, но наблюдайте, присматривайте за ним! – воскликнула монахиня. – Вызовите вашу мать из ссылки, и пусть ваше семейство соберется около вас; тогда и двор ваш не замедлит присоединиться к нему. Ваши семейные ссоры и несогласия придают более смелости знатным вельможам, которые дышат возмущением, – ведь в такой ситуации они надеются найти себе покровительство и помощь в самом вашем семействе. Уничтожьте зло в самом его начале, и тишина водворится в государстве!

– Говорю вам, мой брат хочет царствовать, – повторил Людовик, погруженный как все в те же мысли.

– Так что ж, – возразила прежняя фаворитка, бросив на короля смелый взгляд, – есть средство поставить непреодолимое препятствие его честолюбию, – средство это поможет пресечь его преступные замыслы.

– Какое же?

– Равнодушие ваше к королеве всегда ее печалило. Вы любили ее, ваше величество, и вы снова полюбите, если станете опять видеть ее добродетели и все прекрасные черты.

Король, казалось, слушал ее без внимания. Ла Файетт не решалась продолжать, и оба некоторое время молчали: она – ожидая его ответа, он – пояснения. Луиза, заметившая затруднение подруги, подошла к ней; но ла Файетт подала ей рукой знак удалиться, давая понять, что присутствие ее может отвлечь внимание короля. Хотела было продолжать, но слова замирали на ее губах и речь прерывалась:

– И еще, государь… королева любит вас… она так молода еще…

– Ей столько же лет, сколько мне… тридцать шесть.

– Ваш союз был бы счастьем для Франции.

– Но мы говорим о нашем брате… Что ему до этого? – возразил король.

– Ах, стало быть, вы не хотите меня понять… Завладейте вашим престолом – как для будущего, так и для настоящего! Ваша наилучшая опора и защита против заговоров – будущий сын ваш!

Ла Файетт ясно доказала ему, сколько силы, значения и вместе с тем спокойствия доставит ему наследник престола. С таким убеждением восхваляла королеву, ее добродетель, кротость, даже красоту, что приведенный в замешательство Людовик XIII, соглашаясь с ее уверениями, почти забыл о своей ненависти к Анне Австрийской и обещал приступить к примирению с ней.

– Думаю, лучше сначала посоветоваться об этом с кардиналом, – в конце концов отозвался он.

Ла Файетт, обиженная этими словами, выражавшими подчиненность старшего младшему, вдруг вспыхнула и, забывшись, сказала с некоторой запальчивостью, не думая, что это может привести ее к гибели: