Гор Видал - 1876

— Один или два раза, когда был зван. Меня приглашала кузина Элис. Матушка воспринимает все это как шутку дурного тона. К тому же патриархи отнюдь не самые приятные люди. Просто самые богатые, самые кичливые… — Как хорошо мне знакомы эти пуританские обличения. Те, чья жизнь всецело посвящена деланию денег, первыми готовы публично бросить камень в золотого тельца, предмет своего отнюдь не тайного поклонения.

Пришла сестра Джона — девица лет тридцати с нездоровым цветом лица и на редкость уместным именем Вера; она принесла большую коробку от «Лорда и Тейлора». В ней оказалась очень дорогая шаль для Эммы, подарок самой Веры (не Джона — что было бы неприлично). После длительных пререканий шаль была принята, Эмма на французский манер заключила Веру в объятия и та облегченно вздохнула.

Верный своему слову и не получив отказа, Макаллистер появился перед нами в одном из небольших холлов гостиницы, душной комнате, известной под загадочным названием «Угол таинств». Я сразу же узнал в нем человека, представившегося нам в холле гостиницы в день нашего приезда, — полный, франтоватый, затянутый в корсет денди лет пятидесяти с плохим французским произношением и, увы, нескончаемым потоком французских слов.

— Enchanté, Madame la Princesse! [19] Я счастлив, княгиня (фр.). — Он поцеловал руку Эммы и слабо пожал мою, назвав меня «мистер Скермерхорн Скайлер», точно это двойная фамилия. Но об этом позже. — Так любезно с вашей стороны позволить мне показать вам воскресные виды нашего города, такого crue [20] Грубого (фр.). , но с каждым днем приобретающего только ему присущий стил . — Слово «стиль» он произносит «стил», теперь это наше с Эммой любимое словечко.

У Макаллистера неброская, но красивая четырехместная коляска. Возница и лакей в ливреях. Утро пасмурное, но не холодное; тем не менее поднялась целая суматоха, пока нас с Эммой тщательно укутывали меховым пологом.

Первые полчаса Макаллистер не умолкал ни на минуту; при этом он ни разу не повернулся к нам: глаза его были прикованы к пассажирам других экипажей, совершающих воскресную passaggiata [21] Прогулку (итал.). по большому Нью-Йорку. Мы увидели сотни элегантных карет и бесчисленных прекрасных лошадей, выдыхающих облачка пара, подобно железнодорожным локомотивам: в современную индустриальную эпоху писателю приходится пользоваться эпитетами механического мира для выражения даже самых старомодных понятий.

Неподалеку от нашей гостиницы на Мэдисон-сквер находится гостиница «Хоффман-хаус», а напротив нее еще одна — «Брунсвик», предмет восхищения нашего чичероне.

— Лично я думаю, что Madame la Princesse, вероятно, нашла бы роскошь этой гостиницы более agréable [22] Приятной (фр.). чем то, что может ей предложить ваша, слишком большая гостиница. Я хочу сказать, что большинство европейцев, которых мы знаем, останавливаются в «Брунсвике».

Это «мы» было брошено через плечо, когда он приподнимал шляпу, приветствуя каких-то дам во встречном экипаже.

— Резерфорды, — сказал он, точно продавец дичи, предлагающий перепелку. — И с ними старая миссис Трейси. — А это что за птица? Фазан?

Северная часть Пятой авеню производит более приятное впечатление, нежели южная. Хотя и здесь по-прежнему царствует песчаник, но время от времени попадаются обнадеживающие исключения. На Тридцать третьей улице наше внимание было почтительно обращено на дома-близнецы Асторов: два высоких и тонких куска шоколадного торта, соединенных низкой стеной. В одном живет та миссис Астор (так неизменно называет Макаллистер свою богиню), известная в интимном кругу под именем Таинственной Розы.

В другом доме живет подлинный глава клана Джон Джекоб Астор-третий; его супруга, по мнению всех, очаровательна, она интересуется всеми видами искусства, в том числе не в последнюю очередь искусством беседы, в то время как та миссис Астор не интересуется ничем, кроме итальянской оперы, в которую она ходит по понедельникам и пятницам в течение всего сезона. Уезжая неизменно после второго антракта, она, рассказывают, не прослушала до конца ни одной оперы. Что ни говори, после утренней прогулки мне многое известно про миссис Астор.

Все же Макаллистеру не удался непрерывный поток сплетен, к которому он, видимо, привык. Эмма внезапно перебила его на полуслове:

— А это что такое?

Громадный беломраморный дворец на Тридцать четвертой улице мгновенно превратил соседние дома-близнецы Асторов в квинтэссенцию нью-йоркской безвкусицы.

В маленьких глазках Макаллистера промелькнул если не стальной блеск, то уж тогда отсвет медяшки.

— Здесь живет некий Стюарт, торговец…

— Тот Стюарт, которому принадлежит универсальный магазин? — Насмешка Эммы была безукоризненна: она произнесла фамилию Стюарта с тем же священным трепетом, с каким Макаллистер называл только свою миссис Астор.

Но Макаллистер глух к иронии, как и большинство тех, кто тянется к купающейся в золоте знати (снова металл!).

— Именно тот. Но, разумеется, его никто не знает. У него никто не бывает.

— А я его знаю! По крайней мере мне кажется, что я видела его в этом замечательном универсальном магазине. — На днях Эмма объяснила мне, что универсальный магазин — новое для меня понятие — представляет собой огромный торговый дом, в котором множество разных товаров продается в специальных отделах или секциях, отведенных одному виду изделий, — вероятно, это нововведение Стюарта.

Меня начинает беспокоить (замечу как бы в скобках) легкость, с которой Эмма позволяет женщинам эпгаровского клана осыпать себя подарками. Во-первых, это не принято до официальной помолвки. Во-вторых, я бы не хотел, чтобы они заподозрили, что все эти вещи нужны Эмме, а мы не в состоянии за них заплатить.

Пока мы катались и дышали прохладным воздухом серого утра, Макаллистер поведал нам историю Стюарта. Увы, она совсем не интересна. Хотя, конечно, это чисто американская история. Бедный юноша приезжает из Шотландии. Открывает лавку. Процветает. Становится самым богатым или почти самым богатым в городе. Строит себе дворец, но никто к нему не ходит, потому что он торгует ! Как будто весь Нью-Йорк не торгует, или не торговал в обозримой памяти, или не занимался кое-чем похуже — к этой категории я отношу владельцев трущоб вроде Асторов, железнодорожных манипуляторов вроде Вандербильтов, не говоря уже о тех, кто (подобно Эпгарам) избрал своим поприщем истинно низменную профессию адвоката. Это я знаю точно. Сам чуть было им не стал.

— Говорят, что его коллекция живописи не столь вульгарна, как прочая обстановка в доме, но позвольте вас спросить, княгиня, кому это может быть известно?