Гор Видал - 1876

Я был вежлив, даже польщен, что он обратил внимание на собрата-«актера», который не только намного старше его, но и приписан к труппе (разовью метафору) театра совсем иного толка. Эмму он просто заворожил, а Джейми добродушно отпустил на его счет несколько шуточек. Очевидно, Миллер привык служить мишенью для шуток.

Нам представились несколько человек. Приятнейшее впечатление на меня произвел высокий мужчина средних лет с кирпичным цветом лица, элегантно одетый и с хорошими манерами.

— Нас мимолетно познакомили в клубе «Сенчури», мистер Скайлер. Но вы, конечно, меня не помните. Вы были с мистером Стедманом. Я чрезвычайно рад снова встретиться с вами.

Я притворился, что помню его, был поражен его утонченными манерами. Когда мы заняли свои места (спектакль задержался на целый час), Джейми мне рассказал, что мой почитатель — главный таможенный инспектор нью-йоркского порта, обладатель необычайно влиятельного и вьь годного поста, на котором мой давным-давно умерший друг, превратившийся ныне в легенду, Сэм Свартвут, украл более миллиона долларов. Будем надеяться, что генерал — да, это еще один генерал — Честер Артур будет либо смелее, либо осторожнее.

Генерал Артур сказал мне, что еще в колледже он зачитывался моей маленькой книжкой «Макиавелли и последний сеньор». Я был поражен. В старые времена таможенники нью-йоркского порта книг не читали: они знали только, как складывать и вычитать — в основном последнее.

Пьеса доставила мне истинное удовльствие. Бывший мэр Нью-Йорка — щеголь в пенсне, забавно сползающем на нос, то есть сползавшем на нос, лод которым красуются пышные усы, то есть красовались пышные усы. Я пишу в разных временах, потому что к концу этого необыкновенного зрелища бывший мэр в интересах абсолютной правдивости сцены в тюрьме сбрил свои усы и оказался без пенсне.

Результат получился ошеломляющий. В первых актах Оуки Холл держался уверенно и играл вполне убедительно. Теперь он близоруко метался по сцене, натыкаясь на мебель, а голос его стал еле слышным, когда язык, пытаясь воспроизвести звучные согласные, тщетно ожидал содействия пышных усов, столь долгое время способствовавших его красноречию.

Я смеялся до слез, когда этот несчастный человек, одетый в тюремную одежду Синг-Синга, которая оказалась ему непомерно велика, плакал от жалости к самому себе. Нечего и говорить, что отважный автор-актер удостоился бурной овации вскочивших на ноги зрителей, и, будь я по-прежнему «Мышью с галерки» из «Пост», я написал бы в завтрашний номер потрясающую рецензию!

У Дельмонико было полным-полно народу. Многие из тех, кто присутствовал в театре, зарезервировали себе столики для ужина. Мы оказались у входа вместе с управляющим Чарлзом Дельмонико, который почтительно нам поклонился.

— Ну, Чарлз, что скажешь? — спросил у него Джейми, собираясь, очевидно, заставить нас стоять на ледяном ветру, завывавшем на Юнион-сквер. Эмма дрожала от холода. Вежливый молодой Дельмонико поспешил провести ее внутрь, бросив на ходу:

— Я лично думаю, что Оуки следовало бы оставаться мэром.

Из трех ресторанов Дельмонико самый модный, конечно, тот, что на углу Юнион-сквер и Четырнадцатой улицы. Пол устлан толстыми коврами. Светильники в дорогих абажурах. Такое удовольствие — отлично видеть еду и не лицезреть своих сотрапезников, быть скрытым от их назойливых глаз! Шелковые занавески сохраняют приятное тепло, но не создают духоты, какая нередко бывает в переполненных и плохо проветриваемых ресторанах.

Я обедал бы у Дельмонико каждый день, если бы мог себе это позволить. Но здесь не поешь дешевле, чем за пять долларов (четыре блюда и бутылка кларета).

Дельмонико — выходцы из Тисино в Швейцарии; теперь я близко познакомился с главой династии Лоренцо (дядей Чарлза), человеком моих лет, постоянно кашляющим и страдающим одышкой, чему немало способствует вечно торчащая изо рта сигара — даже когда он галантно провожает дам к столу.

Когда мы пересекали главный обеденный зал, направляясь в облюбованный Джейми угол, навстречу нам поднялся из-за своего столика Уорд Макаллистер и церемонно поздоровался с нами.

Джейми подвел Эмму к нашему столу, а Макаллистер нашептывал мне в ухо; от него изрядно разило портвейном:

— Она ждет вас в среду. К обеду! Вас и княгиню.

— Кто? — Иногда голос мой звучит чересчур громко. Хотя слух у меня нормальный, я склонен к громогласию, характерному для глухих; причиной тому отвратительный оглушающий гул крови, ударяющей в барабанные перепонки.

— Таинственная Роза! — Он просвистел эти магические слова мне в ухо. — Могу ли я передать ей, что вы согласны? Тогда она разошлет приглашения. Вы, наверное, знаете, что я ее лазутчик.

— С удовольствием, разумеется. Вы так добры. И она тоже. Я хотел сказать: она , — пробормотал я, удаляясь.

Джейми и Эмма цитировали реплики из пьесы и смеялись. Когда я сел, Джейми посмотрел на меня с любопытством.

— Не знал, что вы знакомы с этим старым котом.

— С ним трудно не быть знакомым, — ответила за меня Эмма.

Я повернулся к ней:

— Похоже, что Таинственная Роза ждет нас на обед в среду.

— Надеюсь, ты сказал «нет», — безукоризненно откликнулась Эмма.

— Конечно, я сказал «нет», но получилось «да».

— Отвратительный старик, — скривился Джейми. — На вашем месте я бы держался от него подальше. Зануда из зануд. А вот Билл Астор — другое дело. Но его на приеме не будет. Он вечно пьян.

— Остановись, Джейми. — Эмма снова была парижской школьницей, пытающейся научить хорошим манерам молодого нью-йоркского варвара.

— Эмма, ты чересчур строга. Я даже не успел начать.

Мы отменно, хотя и невоздержанно, поужинали. Салат из омаров — специальность этого заведения, он столь же великолепен, как и тот, что готовят в Париже (только перец не такой). За ним последовала утка-нырок в необыкновенно вкусном соусе. Птицу эту подают на званых обедах так часто, что для элиты она равнозначна теперь американскому орлу. Черепаха — еще одна специальность Дельмонико, которую я успешно осваиваю. Но мне, очевидно, так и не суждено оценить коронный номер шеф-повара — мороженое с трюфелями. Еще у Дельмонико подают охлажденный кофе, его я могу выпить сколько угодно; половина кофе и половина мороженого, эта сладкая смесь почти замораживается и подается в запотевших от холода стаканах.

Сейчас два часа ночи, и черепаха все еще сражается с уткой-нырком, чей орлиный клюв вгрызается в мою прометееву печень. Но пульс нормальный, и никакого гула в ушах. Очевидно, рецепт здоровья и долголетия полковника Бэрра и в самом деле хорош: как можно чаще предаваться чувственным удовольствиям. Сегодня я добавил по меньшей мере месяц к моему жизненному сроку.