Джеймс Кервуд - Рассказы

Минуту спустя до Селии и Филиппа донеслись со двора его дикий хохот и злобное ворчание волков.

Едва только захлопнулась за Брэмом дверь, как Селия Армин уже подбежала к Филиппу и потянула его за руку к столу. Под мучительным в течение целого получаса наблюдением Брэма она ела свой завтрак так, точно ничего и не подозревала, но стоило ему только выйти, как она уже настаивала на том, чтобы Филипп подбавил к своей рыбе еще и картошки, взял бы лепешку, и налила ему чашку кофе.

– А вам бы не хотелось оставлять меня без завтрака? – улыбнулся он ей и почувствовал вдруг желание схватить ее за голову, притянуть ее к себе и поцеловать. – Но вы обо мне не беспокойтесь. Я уже достаточно поел вот этой лепешки, – и он показал ей обгрызенный кусок. – Я ел ее и вчера, и сегодня, и утром, и вечером, так что она стоит у меня уже вот здесь! Даже надоела. Рыба Брэма вкуснее.

Пока он ел, она сидела против него, и он имел возможность присмотреться к ней поближе, почему и не торопился оканчивать свой завтрак. Его поразило то, что она так сразу похорошела, и теперь уж он был вполне убежден, что она – не северянка. Да, ей было не более двадцати лет. Пожалуй, и весу в ней было пуда три… Ну, фунтов на пять больше или меньше. Такого веса у здешних девушек ее лет не бывает. Она была здесь на чужбине, совершенно одна; одна как перст, на самом краю света. Пожалуй, легче было бы найти в этих краях бальное платье из крепдешина или фарфоровый сервиз, чем ее. Она сидела против него и представляла собою неразрешимую для него загадку. И она же сама и желала дать ему ее решить. Он видел это по ее глазам, по тому дрожанию, которое слышалось в ее голосе. Она не знала, с какой стороны к нему подойти, чтобы он понял наконец, кто она, как она попала сюда и чего от него ждала. Он не говорил по-французски, а она не понимала по-английски, и нужно было найти какой-то третий язык, который был бы понятен обоим.

Он подумал о золотой петле. Вот где нужно искать настоящий ключ к разгадке этой тайны! Он встал из-за стола и подвел девушку к окну. В дальнем углу двора стоял Брэм и бросал куски мяса окружавшей его дикой орде волков. С удовольствием Филипп заметил, что Селия поняла, что он хотел обратить ее внимание именно на Брэма, а не на волков. Затем он стал расплетать ей волосы. Она с удивлением посмотрела на это. Он отделил от косы небольшую прядь, разделил ее на три части и стал сплетать из них канатик, причем он вышел у него несколько толще, чем у Брэма в его золотой петле. Потом он указал пальцем на этот канатик и сразу же и на Брэма – ив один момент лицо ее просияло. Она поняла!

Она ответила ему также пантомимой. Для того, чтобы сплетать петли для ловли кроликов, волосы с ее головы срезали оба: и она и Брэм. Срезали несколько раз, так как силков требовалось много. Она наклонила голову и указала ему те места, на которых были вырезаны пряди толщиною в палец.

Филипп от разочарования вздохнул. Она не сообщила ему ровно ничего нового, за исключением разве того, что силков требовалось много.

Он хотел заговорить, но взглянул на нее и вдруг замолчал. В ее глазах неожиданно вспыхнуло какое-то новое вдохновение. Она протянула вперед руку и указала ему на грудь.

– Филипп Брант – Америка! – воскликнула она.

Затем, указав пальцем себе на грудь, она добавила:

– Селия Армин – Дания!

– Боже мой, Дания! – встрепенулся Филипп. – Так вот оно что. Значит, вы из Дании? Дания?

Она утвердительно кивнула головой.

– Копенгаген – Дания! – ответила она.

– Копенгаген, Дания! – засуматошился он. – Да мы уже стали с вами разговаривать! Селия Армин из Копенгагена, из Дании! Но как вы попали сюда? – Он указал пальцем на пол, на то место, где они стояли, и обвел руками все четыре стены и потолок. – Как вы очутились именно здесь?

Дальнейшие ее слова еще более сбили его с толку.

– Копенгаген – Москва – Петроград – Россия – Сибирь – Америка, – сказала она.

– Копенгаген – Москва… – повторил он. – Оттуда в Петроград… Россия, Сибирь и Америка…

Он смотрел на нее и не верил своим ушам.

– Селия, – взмолился он. – Если вы хоть сколько-нибудь уважаете меня, то не дурачьте меня, будьте благоразумны. Неужели вы можете ожидать, что я поверю вам, будто вы всю дорогу от Копенгагена и до этой проклятой и адом и раем избушки Брэма, находящейся где-то на краю света, у черта в зубах, могли проехать через всю Россию и Сибирь? Вы! Да нет, я этому не верю! Здесь что-то не то! Вы сами ошиблись!

Он достал из кармана свой маленький путеводитель, при котором, как ему припоминалось, кажется, имелась позади карта всего света. Да, он не ошибся! Она там оказалась! Он развернул ее, и Селия тотчас же указала ему пальчиком на Копенгаген. Склонившись над ее плечом, он почувствовал, как ее волосы защекотали его по лицу. Он затаил дыхание и с трепетом стал ожидать, когда ее указательный пальчик будет двигаться далее по карте, чтобы рассказать ему историю Селии до конца.

Из Копенгагена пальчик отправился в Москву, отсюда медленно, по Октябрьской железной дороге, дотянулся до Ленинграда, а затем сразу, в один размах перерезал всю Россию и всю Сибирь вплоть до самого Берингова моря.

– Шхуна… – сказала она тихо, и ее пальчик пересек на карте голубое пространство и перескочил из Сибири на Аляску.

Здесь пальчик задержался. Очевидно, она и сама затруднялась, куда идти дальше. А затем и вовсе отступилась от карты. Увидев же, что он все-таки понял ее, она пришла в большое возбуждение. Она потащила его к окну и стала указывать ему на волков и на сани. Ага! – догадался он. Значит, с Аляски она отправилась далее уже на собаках! И он закивал ей головой. Понял! Он даже обрадовался этому. Она, Селия Армин, из Копенгагена в Дании отправилась на Аляску через всю Россию и Сибирь и затем ехала далее уже на собаках. Но зачем она ехала – вот вопрос! И что случилось, что заставило ее потом оказаться сожительницей или пленницей Брэма? Филипп знал, что она хотела рассказать ему обо всем. Повернувшись к окну спиной, она заговорила с ним о чем-то опять, жестикулировала и чуть даже не расплакалась потому, что он ее так и не понял. А он все-таки что-то предполагал, какая-то еще неясная уверенность уже начинала брезжить в его душе, точно рассвет, убеждение в том, что с нею произошло что-то ужасное, нечто такое, что составляло теперь пытку для ее души и что невыносимым страхом отражалось в ее глазах, когда она старалась добиться того, чтобы он ее понял. А затем она все-таки не выдержала и, закрыв лицо руками, громко разрыдалась.

Со двора послышался дикий хохот Брэма Джонсона. Он показался Филиппу насмешкой, издевательством. В ответ на этот хохот каждая капля крови в жилах у Филиппа загорелась невыносимой злобой. Он подбежал к печи, схватил самое крупное полено и остановился у двери. Затем он отворил ее и выбежал на двор, услышав за собою вопли Селии, которая умоляла его остановиться. До него донеслись ее громкие рыдания. Тут только он понял, почему она его не пускала. Едва только он сделал десять шагов, как стая волков увидала его и плотной массой бросилась на него с края двора. В эту минуту их не мог бы остановить даже и голос Брэма. Он посмотрел на Филиппа, увидел на пороге и Селию, которая замерла от ужаса и не знала, что ей делать. В этот самый момент Филипп размахнулся над головой поленом и изо всех сил бросил его в волков. То, что он не промахнулся, а удачно в них попал, дало ему одну только секунду, чтобы вернуться к избушке и скрыться в ней, и он использовал эту секунду. Едва только он вскочил в нее, как Селия тотчас же захлопнула за ним дверь. С быстротою молнии она задвинула засов и тотчас же послышалось, как волки ударились о дверь своими телами. До Селии и Филиппа донеслись их рычание, вой и щелканье зубов. Селия была бледна как смерть. Она закрыла лицо руками и дрожала как лист. Филипп слышал, как она истерически потом заплакала.