Джеймс Кервуд - Рассказы

Они достигли конца улицы и вышли на небольшую зеленую поляну, по которой ноги ступали, точно по бархату. В дальнем краю этой полянки виднелись приютившиеся между деревьями две или три палатки. Мужчина повел ее к ним,

– Ну, и разрушил же я все их планы! – продолжал он с оттенком иронии в голосе. – Это было действительно геройским поступком с моей стороны. Не правда ли? Вероятно, вы сгораете от нетерпения высказать мне это, только не решаетесь. А я немножко недоволен собой, что заинтересовался вами больше, чем следовало бы. Но это потому, что я – литератор. Я сочиняю книги. Мое имя – Джон Альдос.

Его спутница вскрикнула от удивления и остановилась. Сама того не сознавая, она крепко схватила его за руку.

– Вы Джон Альдос? – воскликнула она. – Тот самый, который написал роман «Женщины» и «Светские приличия»?

– Да, – ответил он ухмыляясь.

– Я не читала ваших книг, но видела на сцене ваши пьесы. Вы – ненавистник женщин!

– Пламенный.

Она глубоко вздохнула. Ее рука соскользнула с его руки.

– Это очень, очень забавно, – проговорила она, глядя на освещенные солнцем горные вершины. – Вы сдираете с женщин кожу живьем и тем не менее…

– Миллионы женщин читают мои книги, – усмехнулся он.

– Да, все они читают ваши книги, – ответила она, прямо посмотрев ему в лицо. – И это потому, что вы действительно правы.

Теперь пришла его очередь удивляться.

– Вы так думаете?

– Да. Даже более. Я и раньше всегда думала, что поняла ваш секрет: скрывать под разными соусами громадную истину, за которую, если бы вздумали высказать ее прямо, весь свет поднял бы вас на смех. Итак, вы презираете меня!

– Не вас лично.

– Но ведь я – женщина.

Он засмеялся. На его загорелом лице выступил густой румянец.

– Мы даром теряем время, – предупредил он ее. – Я слышал, как вы говорили Билю, что спешите на поезд, который отправляется к Желтой Голове. Я хочу угостить вас настоящим обедом. А теперь… Как мне отрекомендовать вас моим знакомым?

С минуту она решительно и смело смотрела ему в глаза.

– Мое имя – Иоанна, то самое имя, которое вы дали в вашем произведении самой ужаснейшей из женщин. Иоанна Грэй.

– Очень сожалею об этом, – ответил он с низким поклоном. – Пойдемте. Если не ошибаюсь, пахнет свежеиспеченным хлебом.

Когда они двинулись вперед, он вдруг неожиданно схватил ее за руку. В его глазах вспыхнул какой-то новый огонек.

– Нашел, – воскликнул он. – Вы дали мне идею. Все время я придумывал имя для нее, для героини моего нового романа, и до сих пор никак не мог его придумать. Теперь я назову ее – Ледигрей.

Девушка сделала шаг назад. Его удивило, как вдруг вспыхнули у нее глаза и как изменился цвет лица. Она быстро задышала.

– Вы возражаете? – спросил он.

– Не настолько, чтобы запретить вам, – ответила она, понизив голос. – Я и так уже многим вам обязана.

Он заметил, как быстро она овладела собой, высоко подняла голову и посмотрела в сторону палаток.

– Вы не ошиблись, – добавила она. – Я тоже ощущаю запах свежего хлеба!

– Я буду делать ударение на первой половине этого слова – Ледигрей, – сказал Альдос точно самому себе. – Это придаст фамилии некоторую сентиментальность. Представьте себе, что любовник говорит: – «Моя милая, дорогая Ледигрей!»

– Запах хлеба!.. Свежего хлеба!.. – закричала Иоанна Грэй, точно не желая его слушать. – У меня разыгрывается аппетит! Ведите меня поскорее, Джон Альдос.

Они подошли к ближайшей из трех палаток, над которой находилась грубо написанная вывеска: «Братья Отто, проводники и оружейники». Это была большая четырехугольная палатка с красными и синими полосами, и из нее доносился веселый женский смех. Штук пять собак лениво поднялись им навстречу, когда они подошли поближе. Одна из них остановилась и заворчала.

– Они не тронут, – сказал Альдос. – Это специальная порода на медведей. Они принадлежат Джеку Брюсу и Клоссену Отто. А вот и сама мадам Отто, – указал он на женщину, появившуюся у входа в палатку. – Если бы все женщины были таковы!

Вкратце Альдос изложил, что случилось у Биля, сообщил, что молодая женщина, которую он привел сейчас же уезжает далее с поездом на Желтую Голову. Добродушная улыбка сошла с лица мадам Отто, как только она услышала имя Биля.

– Так бы и отравила этого негодяя! – воскликнула она. – Бедняжечка моя милая, входите же скорее! Я сейчас напою вас чаем.

– Что на языке мадам Отто означает целый обед, – объяснил Альдос.

– Я не голодна, я только устала, так устала! – сказала девушка, входя вместе с мадам Отто в палатку, и в ее голосе Альдос услышал какую-то новую, до странности патетическую нотку. – Пока стоит поезд, захотелось отдохнуть.

Он вошел вслед за ними и остановился у входа.

– Здесь есть еще и другое помещение, моя дорогая, – сказала женщина, отдергивая занавеску. – Будьте как дома и полежите, пока я приготовлю чай.

Когда занавеска вновь опустилась, Джон Альдос подошел к хозяйке и тихонько сказал ей:

– Не проводите ли вы ее на поезд, мистрис Отто? Он отходит в четверть третьего. А мне пора уже уходить.

Он вышел из палатки и, поласкав немного собак, посвистывая, отправился своей дорогой. Не успел он пройти и десяти шагов, как услышал позади себя голос, который просил его остановиться. Он обернулся назад. Из палатки вышла Иоанна.

Он посмотрел на нее с таким видом, точно увидел перед собой нечто такое, чего не видел еще ни разу в жизни. Девушка стояла без шляпы, и вся была освещена солнцем, несколько смягченным от набежавшего легкого, прозрачного облачка. Теперь уже он мог видеть ее великолепные, сверкающие светло-каштановые вьющиеся волосы, которых уже больше не скрывали шляпа и вуаль. Он никогда еще не видел таких прекрасных волос, такого изумительного цвета лица и такой глубины синих глаз.

– Вы уходите, так и не простившись? – сказала она. – Не желаете, чтобы я в последний раз вас поблагодарила?

Ее голос привел его в себя. Еще момент, и он уже склонился над ее рукой, почувствовав ее теплоту, и улыбкой вдруг осветилось все его лицо. Но, наклонив свою белокурую с проседью голову, он скрыл эту улыбку.

– Простите за недогадливость, – извинился он и затем сказал: – Прощайте, будьте счастливы, благополучного вам пути!

Глаза их встретились опять. Затем он поклонился ей еще раз и зашагал. Входя в палатку, Иоанна Грэй обернулась назад. Он шел и посвистывал. Его беззаботная походка и то, как он держал себя, говорили о безграничной свободе, которая, как ей казалось, и на нее тоже сходила вместе с дыханием гор. А затем она как-то загадочно улыбнулась и возвратилась в палатку.

Если Джон Альдос и старался не подать вида, что девушка произвела на него сильное впечатление, то, во всяком случае, в глубине души сознавал это. В глубине души – и это был его секрет – он был далеко неравнодушен к женщинам. Но он знал все их слабости, всю их мелочность, как никто другой на свете, и описал их так, как не мог описать никакой другой беллетрист. А это принесло ему осуждение большинства и восторги немногих. Его личный антагонизм против женщин был в нем только личиной, о которой догадывались только немногие. Он сам называл себя экскурсантом в тайны феминизма и, чтобы быть последовательным, старался убедить себя в том, что вопросы пола и вообще проявления животного чувства для него существовать не должны.