Мигель де Унамуно - Туман

– Того самого. Так вот, он женился!

– Какой же счастливице досталась эта рухлядь?

– Главное не в этом, а в том, как он женился. Вот послушай и мотай на ус. Как ты знаешь, дон Элоино Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро, несмотря на громкую фамилию, едва ли имеет собственную кровать, живет на одно только жалованье и, кроме того, очень слаб здоровьем.

– Слишком бурную жизнь он вел.

– Бедняга страдает болезнью сердца, притом неизлечимой. Его дни сочтены. Он только что оправился от тяжелейшего кризиса, который довел его чуть не до смерти и, совсем неожиданно, до… женитьбы. Дело в том, что бедный старик все переезжал из одних меблирашек в другие, отовсюду ему приходилось уезжать, потому что за четыре песеты нельзя требовать птичьего молока, а он человек с запросами. И не совсем чистоплотный. Так вот, переезжал он из одних номеров в другие, пока не очутился в доме одной почтенной матроны, уже в летах, постарше его самого – а ему тоже, как ты знаешь, ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, – да к тому яке успевшей дважды овдоветь. Сначала она была за плотником. тот покончил с собой, бросившись с лесов, и она часто вспоминает «своего Рохелио». Второй раз ей попался сержант карабинеров, оставивший после смерти маленький капиталец, который дает ей по песете в день. Очутился мой доя Элоино в доме почтенной вдовы и вдруг почувствовал себя плохо, очень плохо, так плохо, что казалось, ничто не поможет, дон Элоино умирает. Позвали врачей – сначала дона Хосе, потом дона Валентина. А больной все равно при смерти! И болезнь его такая, что все время надо за ним ухаживать, и хлопоты эти далеко не самые приятные, но матрона только им и занималась, так что другие постояльцы уже грозились съехать, А дону Элоино платить больше нечем, и дважды вдова ему твердит, что больше его держать не может, потому, мол, все заведение страдает. «Ради бога, сеньора, смилуйтесь, – говорит он ей. – Куда я денусь в таком состоянии, в какую гостиницу меня возьмут? Если вы прогоните меня, то придется умирать в больнице. Бога ради, смилуйтесь! Сколько мне еще жить осталось!..» Он-то ведь был убежден, что умрет, и очень скоро. А она ему, вполне естественно, отвечает, что у нее номера, а не больница, что она с этого живет и из-за него у нее одни убытки. Но тут одному сослуживцу дона Элоино пришла в голову спасительная идея: «Вам, дон Элоино, – сказал он, – осталось только одно средство, чтобы эта сеньора согласилась держать вас здесь, пока не умрете». – «Какое же?» – спрашивает тот. «Сначала, – говорит сослуживец, – давайте выясним, что вы думаете о своей болезни». – «Ах, я долго не протяну. Наверное, когда мои братья приедут, они уже не застанут меня в живых». – «Так худо ваше здоровье?» – «Да, чувствую, смерть близка». – «Ну, так осталось только одно средство, чтоб эта женщина не выставила вас на улицу и не пришлось вам помирать в больнице». – «Что за средство?» – «Женитесь на ней!» – «Жениться на ней! На хозяйке? Мне? Да ведь я Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро! Нет, я не расположен шутить!» Однако идея произвела на него впечатление, и вскоре он с ней свыкся.

– И правильно!

– Но приятель объяснил ему, как только он оправился от удивления, что, женившись на хозяйке, он оставят ей тринадцать дуро в месяц вдовьей пенсии, которые в противном случае никому не достанутся, а пойдут государству. Видишь, как бывает.

– Да, я слышал о нескольких случаях, когда люди женились лишь для того, чтобы казна платила вдове пенсию. Вот это гражданственность?

– Но уж если дон Элоино отверг в негодовании подобное предложение, то вообрази, что говорила матрона: «Мне выходить замуж в мои годы? В третий раз? Да еще за эту развалину? Какой ужас!» Однако она справилась у доктора, и ее заверили, что дону Элоино осталось жить несколько дней. Она и сообрази: «Конечно, тринадцать дуро в месяц меня бы устроили». И под конец приняла предложение. Позвали приходского священника, доброго дона Матиаса, этого праведного мужа – ты его. знаешь, – чтобы он окончательно убедил обреченного жениха. «Да, да, – сказал дон Матиас, – бедняга, бедняга!» И убедил. Потом дон Элоино позвал дона Корреиту – они были в ссоре, но больной, говорят, сказал, что желает с ним помириться и приглашает его свидетелем на свадьбу. «Как, вы женитесь, дон Элоино?» – «Да, Корреита, да, я женюсь на моей хозяйке, на донье Синфо! Я, Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро, подумайте только! Да, женюсь, чтобы она ухаживала за мной немногие оставшиеся мне дни… Не знаю, успеют ли братья приехать проститься со мной… А она согласилась из-за пенсии в тринадцать дуро, которую я ей оставлю». И говорят, когда Корреита вернулся домой и, естественно, рассказал все своей жене Эмилии, та воскликнула: «Какой же ты глупец, Пепе! Зачем ты не подсказал ему жениться на Энкарне! (Энкарнасьон – их горничная, немолодая, некрасивая, которую Эмилия получила в приданое). Она бы ухаживала за ним не хуже этой тетки за пенсию в тринадцать дуро!» А Энкарна, говорят, добавила: «Вы правы, сеньорита, я бы тоже за него вышла и ходила бы за ним, пока он жив, почему бы нет, за тринадцать дуро в месяц!».

– Но, Виктор, все это похоже на выдумку.

– Вовсе нет. Есть вещи, которых не выдумаешь. Но самое главное – впереди. Мне рассказывал дон Валентин – а он, после дона Хосе, чаще всех навещал дона Элоино, – что как-то пришел он к больному н, увидев дона Матиаса в облачении, решил, что священник готовится соборовать умирающего, а тут ему говорят о свадьбе. Когда он зашел несколько позже, новобрачная проводила его до самой двери и жалобным, тревожным голосом спросила у него: «Скажите мне, дон Валентин, он будет жить, он еще долго будет жить?» – «Нет, сеньора, нет, это вопрос дней…» – «Он скоро умрет, да?» – «Да, очень скоро». – «Нет, он правда умрет?»

– Чудовищно!

– И это еще не все. Дон Валентин сказал, чтобы больному не давали ничего, кроме молока, да и того понемногу, А донья Синфо говорила другому постояльцу: «Ну да! Я ему даю вес, что попросит! Почему не доставить человеку удовольствие, если ему осталось так немного!» Потом доктор посоветовал делать больному клизму, на что она сказала: «Клизму? Какой ужас! Клизму этой развалине? Нет, не могу! Если б это было нужно кому-то из тех двоих, которых я любила, за которых я вышла по охоте! Но этому? Нет, ни за что!»

– Все это фантастика!

– Нет, чистая правда. Приехали родственники дона Элоино, брат с сестрой. Так брат все приговаривал, удрученный несчастьем: «Мой брат, Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро женится на хозяйке номеров с улицы Пельехерос! Мой брат, сын председателя Аудиенции в Сарагосе, в Са-ра-го-се, и какая-то донья Синфо!» Он был просто в ужасе. А вдова самоубийцы – теперь молодая жена умирающего – говорила: «Вот увидите, вот увидите, оттого, что мы породнились, они не заплатят sa пансион и уедут, а ведь я с этого живу». Но, кажется, за пансион они заплатили: и муж тоже заплатил, однако родственники присвоили его трость с позолоченным набалдашником.