Александр Дюма - Могикане Парижа

Несколько минут он стоял неподвижно, словно статуя, потом на лице его появилась светлая улыбка. На лестнице послышались чьи-то легкие шаги, вероятно, хорошо ему знакомые, потому что он не стал дожидаться, пока они поднимутся до самого верха, а стремительно отпер дверь и крикнул:

– Розина! Моя Розина!

В его широко распростертые объятия радостно бросилась девушка в живописном костюме тирольки.

Несмотря на это переодевание, всякий узнал бы в ней красавицу бенефициантку, которая в этот вечер блистала в Вене и так спешила отделаться от своих поклонников.

Отделавшись от них, она поспешила домой вовсе не за тем, чтобы отдохнуть от утомительного вечера. Едва очутившись в своем будуаре, она быстро, точно актриса во время антракта, сбросила платье, так же быстро оделась в прелестный тирольский костюм. Предосторожность эта была совершенно не лишней, так как у подъезда стояло несколько экипажей, владельцы которых, не задумываясь, поехали бы за нею. Но Розина, чтобы обмануть их, нарочно приказала служанке не тушить огня в своей спальне, окна которой выходили на улицу, так что наиболее замерзшие при помощи той силы воображения, которая свойственна всем влюбленным вообще, могли согреваться лучами, вырывавшимися сквозь преднамеренно небрежно опущенные занавески.

В маленьком переулке, в который выходил черный ход, Розину ожидала ее карета. Она быстро впрыгнула в нее, и кучер, которому приказания были отданы, очевидно, заранее, погнал лошадей крупной рысью.

На передней скамейке кареты лежала меховая шуба. Девушка взяла ее и закуталась.

Мы уже знаем, что карета проехала мимо замка Шёнбрунн в сторону Мейдлинга и остановилась только шагах в ста от него, у домика старшего дворцового садовника. Дверь его стала, как бы по волшебству, открываться по мере ее приближения и, как только девушка вбежала в нее, мгновенно захлопнулась.

– Скорей, скорей, милейший Ганс! – сказала она человеку, который ее ожидал. – Я сегодня опоздала. Принц, верно, уж заждался. Пойдемте скорее! – торопила она.

Она сбросила шубу на руки огромного австрийца, который, очевидно, ничего не понимал из этой смеси французского с немецким.

– Смотрите, сударыня, простудитесь, – наставительно пробасил он.

– Во-первых, милейший Ганс, постарайтесь не забывать, что я вовсе не сударыня, а ваша племянница, вследствие чего я не могу расхаживать с вами в черно-бурых лисицах. Во-вторых, я не певица, а танцовщица, следовательно, насморк мне вовсе не мешает. Забочусь же я больше всего о том, чтобы не заставлять принца дожидаться, потому что он, наверно, простудится. Итак, милейший дядюшка, берите все ваши ключи от всех ваших ворот, решеток и оранжерей и идемте!

Ганс громко расхохотался, взял ключи и пошел.

Розина, опираясь на его руку, быстро прошла частный сад императора и очутилась в парке.

Ганс имел доступ не только в сады и парк замка, ключи от которых были всегда у него, но и в сам дворец. Ни один из часовых никогда не посмел бы загородить ему дорогу, а следовательно, и шедшая с ним под руку племянница имела право пользоваться всеми привилегиями дяди.

Таким образом, Розина очутилась в апартаментах принца, который обнял и увлек ее, предоставляя Гансу запереть за ними дверь и расположиться ожидать в прихожей, так как он это находил для себя более удобным.

Молодая пара, обнявшись, дошла до спальни и опустилась рядом на диванчик, который стоял в простенке между двумя окнами. Герцог был мертвенно бледен и едва переводил дыхание, но девушка дышала счастьем и полнотою жизни.

При свете канделябра, горевшего на камине, она заметила бледность своего избранника и обняла его еще крепче.

– О, мой милый герцог! – сказала она, несколько раз целуя его в лоб, как бы затем, чтобы стереть с него капли холодного пота. – Что это с вами? Вы нездоровы?

– Нет, мне теперь лучше, – ведь ты здесь, Розина, – ответил юноша. – Но ты так опоздала, а я так тебя люблю.

– Разве это значит любить меня, ваше высочество? Вы так рискуете своим здоровьем, оставаясь на вредном ночном воздухе. Ведь вы сами несколько раз обещали мне не ждать меня на этом проклятом балконе.

– Да, я даже клялся тебе в этом, Розина, и всегда начинаю с того, что стараюсь сдержать слово… Но в одиннадцать часов я еще могу стоять у запертого окна… вот если бы ты приехала в одиннадцать, то сама застала бы меня там.

– В одиннадцать? Но ведь вы же знаете, ваше высочество, что в это время балет только кончается.

– Разумеется, знаю, но в одиннадцать часов мне начинает казаться, что я жду тебя целые сутки, а иногда и двое суток, и поэтому в одиннадцать часов я берусь за ручку двери, в полночь отпираю окно… Ну… и выхожу из терпения, и даже сержусь на тебя до тех пор, пока не заслышу стук твоей кареты.

– Ну, и тогда? – спросила она улыбаясь.

– Тогда я прислушиваюсь к звуку твоих шагов, и каждый из них отдается в моем сердце, я отпираю дверь… протягиваю руки…

– Ну, и тогда?

– Тогда я счастлив, Розина, – закончил принц разбитым и тихим голосом больного ребенка, – тогда я так счастлив, что мне кажется, что я умру от счастья!

– О, мой царственный красавец! – вскричала девушка, гордая и счастливая чувством, которое внушала.

– А сегодня я тебя и ждать почти совсем перестал, – продолжал принц.

– Что же вы думали, что я умерла?

– Розина!

– Неужели вы думаете, что потому, что вы принц, то можете любить Розину больше, чем она вас любит? Тем хуже для вас, потому что, предупреждаю вас, в этом случае я вам первенства не уступлю.

– Так, значит, ты очень любишь меня, Розина? – проговорил юноша, которому наконец, в первый раз после ее прихода, удалось вздохнуть полной грудью. – О, повторяй мне эти слова как можно чаще, чтобы я мог вполне насладиться ими! Они дают мне силу дышать свободно, они исцеляют меня!

– Какой вы ребенок! Вы еще спрашиваете, люблю ли я вас! Вот и видно, что ваша полиция устроена хуже, чем у вашего царственного отца, иначе вы не предложили бы мне такого вопроса.

– Да, ведь эти вещи, Розина, часто говорятся вовсе не из сомнения, а только ради того, чтобы слышать это чудное: «Да! Да! Да!»

– Ну, раз так: да, да, я люблю вас, мой красавец герцог! Вы меня ждете, вы сомневаетесь, когда я не еду… Да неужели вы думаете, что я сумею прожить один день, не повидавшись с вами? Разве вы не составляете мою единственную мысль, мою мечту, всю жизнь мою? Разве все время, которое я провожу вдали от вас, не наполнено воспоминаниями о вас? Как могло вам прийти в голову, что я сегодня не приеду?!

– Я этого не думал, а только боялся.

– Злой! Ведь должна же я была поблагодарить вас за ваш милый букет. Я весь день думала о той минуте, когда получу его и заранее наслаждалась его ароматом!