Александр Дюма - Могикане Парижа

Позвольте мне рассказать о всех соблазнах этой женщины, которой я дал сорок лет, когда увидал ее в первый раз, и которая, сбрасывая мало-помалу свой наряд, казалось, сбрасывала вместе с ним и свои годы, так что по прошествии трех месяцев я дал бы ей не более тридцати лет. Это было моим единственным извинением в той позорной власти, которую это гнусное создание взяло наконец надо мною.

Я, как сказал уже вам, очень рано потерял мою жену, потерял после грустных лет брачной жизни. При моем крепком телосложении, южном темпераменте мои страсти могли временно умолкнуть, но должны были рано или поздно проснуться неизбежно. Много раз я ловил себя, засматриваясь на эту женщину; много раз в ее отсутствие я бывал удивлен, что мысль о ней приходит мне в голову… Что же касается Орсолы, то она, казалось, не выказывала мне другого внимания, кроме почтительности слуги к своему господину. Она приняла на себя уборку моей комнаты и комнаты г-на Сарранти, стараясь входить туда преимущественно во время завтраков и обедов и выдавая свое присутствие только особенной аккуратностью, которая доказывала, что она сама привыкла к чрезвычайной чистоте. Мы обыкновенно расходились по своим комнатам в девять часов вечера, и в десять, в большинстве случаев, все спали.

Однажды вечером, когда мне нужно было просмотреть счета банков и управителей имений – это было ночью в декабре 1818 года – я предупредил Орсолу о моем желании заниматься долго ночью и попросил ее, чтобы она велела принести дров в комнату. Она принесла дрова сама, положила их на пол, поправила постель и, уходя, спросила меня:

– Вам больше ничего не нужно?

– Нет, – отвечал я, отворачиваясь от нее, потому что боялся, чтобы мои глаза не открыли желаний, которые она во мне возбуждала.

Она ушла, тихонько заперла за собою дверь, и я слышал, как она поднялась по лестнице и вошла в свою комнату, находившуюся над моей. Я сидел, задумавшись, не обращая внимания на то, что огонь угасал, и заметил это только тогда, когда холод начал пробирать меня.

Было бесполезно думать в эту ночь о работе: мысли мои были в другом месте. Я хотел сном прогнать желания, овладевшие мною, бросил вязанку дров в камин, лег, за гасил лампу и постарался заснуть. И действительно заснул.

Прошло около часа после того, как я закрыл глаза, как вдруг проснулся, задыхаясь от дыма. Я вскочил с постели и закричал:

– Помогите! Пожар!

Но никто не приходил. Я хотел идти на черную лестницу, как вдруг в конце коридора увидел Орсолу, с рас пущенными волосами, в чем-то вроде пеньюара, который был просто длинной ночной рубашкой, босиком, со свеч кою в руках. Она казалась привидением, которые существуют в древних замках или в развалинах монастыря. И в самом деле, в этой женщине было что-то похожее на владелицу замка, на аббатиссу, но более всего на демона!.. Она подошла ко мне.

– Вы звали на помощь? – спросила она. – Что случилось?

Я смотрел на нее пораженный.

– Пожар! – пробормотал я. – Пожар!

– Где?

– В моей комнате!

Она бросилась туда, не обращая внимания на дым.

– Э, – сказала она, – это пустяки. Это огонь в трубе. Помогите мне, сударь. Мы загасим его.

– Позовем людей загасить его.

– Это напрасно. Не будем будить никого: мы загасим сами. Я даже загашу одна, если вы не хотите помочь мне.

Я не позвал никого. В том настроении, в котором я лег, видение, явившееся ко мне, было именно то, которого я жаждал. Кроме того, она смело вошла в мою комнату, отворила окно, чтобы выпустить дым, сорвала простыни с моей постели, намочила их в лоханке и приложила их к отверстию очага, чем совершенно остановила движение воздуха.

Полчаса было достаточно для всей этой операции, в которой я помогал ей; но, правду сказать, более был занят черными волосами, белыми ногами, круглыми плечами, просвечивавшими через пеньюар, чем пожаром, который к тому же был совершенно прекращен. Не прошло и получаса, как пол был вытерт, комната чиста, постель поправлена, и это фантастическое существо, которое казалось демоном, повелевающим стихиями, пропало.

Ночь, последовавшая за этим событием, была самая тяжелая в моей жизни!..

Я решился вознаградить это хладнокровие и преданность. На другой день, после завтрака, в то время, когда она должна была убирать мою комнату, я вошел туда и подошел к ней. Я поблагодарил ее и подал ей кошелек с двадцатью луидорами. Но она гордо отклонила кошелек. Я стал настаивать; она отвечала мне просто и непринужденно:

– Я только исполнила мой долг, сударь.

Я подумал, что, может быть, сумма была не достаточно велика, чтобы соблазнить ее, и, желая быть великодушным, взял все золото, которое было у меня в кармане и подал ей вместе с кошельком, но также безуспешно. Я спросил у нее причину отказа.

– Первую причину и самую главную я вам уже сказала, – отвечала она. – Я исполнила только мой долг, но кроме того, у меня есть и другая причина…

– Какая? – спросил я.

– Относительно я так же богата, как и вы, сударь.

– Как так?

– Мой прежний господин оставил мне тридцать тысяч франков, следовательно, полторы тысячи ливров дохода, а с этими деньгами на родине я могу жить, как королева.

– Но в таком случае, – спросил я, – отчего вы спросили такое небольшое жалование, когда я предложил вам назначить его?

– Также по двум причинам, – отвечала она. – Потому что я уже десять лет в этом доме и мое величайшее желание было не оставлять его…

– Это первая причина, а вторая?

– Вторая? – сказала она, слегка покраснев. – Вторая – потому что с первого взгляда я почувствовала, что что-то влечет меня к вам и что мне хочется поступить к вам на службу.

Я положил свой кошелек в карман, пристыженный, видя такие возвышенные чувства у женщины, на которую до тех пор я смотрел как на служанку.

– Орсола, – сказал я, – до завтрашнего дня вы наймете женщину, которая будет делать здесь то, что делали вы обыкновенно; вы же будете только смотреть за прислугой.

– Зачем отказываете вы мне в удовольствии служить вам, сударь? Так-то вы меня благодарите?

Она сказала эти несколько слов самым естественным тоном.

– Хорошо, – сказала я, – вы будете продолжать служить мне, милая Орсола, потому что вы предполагаете, что эти услуги делают вам удовольствие. Но вы будете служить только мне одному. Жан будет служить г-ну Сарранти.

– Слава богу! – ответила она. – Я согласна: у меня будет больше времени заботиться о вас.

Затем, так как моя комната была убрана, она просто и с достоинством вышла, не подозревая или, по крайней мере, не показывая вида, что оставляет меня удивленным ее деликатностью так же, как раньше оставляла меня пораженным ее красотою.

С этого дня моя участь была решена! Я принадлежал этой женщине. Она, со своей стороны, видя, что вместо того, чтобы приказывать ей как служанке, я окружаю ее вниманием как женщину, делалась строже, по мере того, как я делался почтительнее. С тех пор, когда она была в доме, она говорила открыто, прямо и смело, обращаясь ко мне на нашем местном наречии всегда, когда представлялся случай. Теперь она едва говорила со мною, сделалась робкой, дрожала при первом слове, краснела при первом жесте. Подозревала ли она желания, которые внушала мне, и притворялась, что их не знает? В это время я не мог еще ничего сказать и только позже узнал, какая великолепная актриса была эта женщина и с каким искусством шла она к своей цели.