Френсис Фицджеральд - По эту сторону рая

М и с с и с К о н н е д ж. О, я-то вмешиваться не намерена. Ты уже два месяца потратила на гения без гроша за душой, но, пожалуйста, продолжай, потрать на него хоть всю жизнь. Я вмешиваться не буду.

Р о з а л и н д а (словно повторяя скучный урок). Тебе известно, что небольшой доход у него есть и что он зарабатывает тридцать долларов в неделю в рекламном…

М и с с и с К о н н е д ж. И что этого даже на твои туалеты не хватит. (Делает паузу, но Розалинда молчит.) Я пекусь только о твоих интересах, когда отговариваю тебя от безрассудного шага, о котором ты до конца дней будешь жалеть. И на папину помощь рассчитывать нечего. Он немолод, и дела у него последнее время идут плохо. Единственной твоей опорой оказался бы мечтатель, очень милый юноша, из хорошей семьи, но мечтатель – умный мальчик, и больше ничего. (Дает понять, что ум – черта сама по себе отрицательная.)

Р о з а л и н д а. Мама, ради бога…

Входит горничная, докладывает о приходе мистера Блейна, и тут же входит он сам. Друзья Эмори уже десять дней твердят ему, что он «выглядит как Божий гнев», и они правы. А последние полтора суток он не был в состоянии проглотить ни куска.

Э м о р и. Добрый вечер, миссис Коннедж.

М и с с и с К о н н е д ж (вполне ласково). Добрый вечер, Эмори.

Эмори и Розалинда переглядываются. Входит Алек. Тот все время держался нейтральной позиции. В душе он уверен, что предполагаемый брак будет для Эмори унизительным, а для Розалинды несчастным, но глубоко сочувствует им обоим.

А л е к. Здорово, Эмори!

Э м о р и. Здорово, Алек! Том сказал, что встретится с тобой в театре.

А л е к. Да, я его видел. Как дела с рекламой? Сочинил что-нибудь блестящее?

Э м о р и. Да ничего особенного. Получил прибавку… (все взгляды с интересом обращаются к нему) два доллара в неделю.

Все разочарованно отводят глаза.

М и с с и с К о н н е д ж. Идем, Алек. Я слышу, автомобиль подали.

Все прощаются – кто более, кто менее сердечно. Миссис Коннедж и Алек уходят, после чего наступает молчание. Розалинда по-прежнему хмуро смотрит в камин. Эмори подходит и обнимает ее.

Э м о р и. Девочка моя. (Поцелуй. Снова пауза, потом она, схватив его руку, осыпает ее поцелуями и прижимает к груди.)

Р о з а л и н д а (печально). Я люблю твои руки, больше всего люблю. Я часто вижу их, когда тебя здесь нет, – такие усталые… Я знаю их до мельчайшей черточки – милые руки!

На минуту их взгляды встречаются, а потом она разражается сухими рыданиями.

Э м о р и. Розалинда!

Р о з а л и н д а. Ой, мы такие жалкие!

Э м о р и. Розалинда!

Р о з а л и н д а. Ой, я хочу умереть!

Э м о р и. Розалинда, еще один такой вечер, и силы мои кончатся. Ты уже четыре дня такая. Влей в меня хоть немножко бодрости, а то я не могу ни работать, ни есть, ни спать. (Беспомощно озирается, точно в поисках новых слов взамен старых, сносившихся.) С чего-то надо начинать. Начинать вместе – это даже лучше. (Отклика нет, и наигранная уверенность покидает его.) В чем дело? (Рывком встает и ходит по комнате.) Это все Досон Райдер, я знаю. Он изматывает тебе нервы. Ты всю эту неделю каждый день с ним виделась. Люди мне говорят, что видели вас вместе, а я должен улыбаться, кивать и делать вид, что для меня это не имеет ни малейшего значения. А ты за все это время не нашла нужным ничего мне рассказать.

Р о з а л и н д а. Эмори, если ты не сядешь, я закричу.

Э м о р и (садясь с ней рядом). О господи!

Р о з а л и н д а (беря его за руку, мягко). Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.

Э м о р и. Да.

Р о з а л и н д а. И что буду тебя любить всегда…

Э м о р и. Не надо так говорить. Ты меня пугаешь. Как будто нам предстоит расстаться. (Она опять заплакала, встала и перешла с дивана на кресло.) Я весь день чувствовал сегодня, как что-то ускользает. На работе я чуть с ума не сошел, не мог написать ни строчки. Расскажи мне все.

Р о з а л и н д а. Да правда же, нечего рассказывать. Я просто нервничаю.

Э м о р и. Розалинда, ты прикидываешь, не выйти ли замуж за Досона Райдера.

Р о з а л и н д а (после паузы). Он сегодня весь день меня об этом просил.

Э м о р и. У него-то, видно, нервы крепкие.

Р о з а л и н д а (снова после паузы). Он мне нравится.

Э м о р и. Не говори так. Мне больно.

Р о з а л и н д а. Не дури. Ты же знаешь, что, кроме тебя, я никого не любила и не буду любить.

Э м о р и. Розалинда, давай поженимся – на будущей неделе.

Р о з а л и н д а. Это невозможно.

Э м о р и. Почему?

Р о з а л и н д а. Невозможно. Это значит мне стать твоей рабыней – в какой-нибудь гадкой дыре.

Э м о р и. У нас будет двести семьдесят пять долларов в месяц.

Р о з а л и н д а. Дорогой мой, я обычно даже не причесываюсь сама.

Э м о р и. Я буду тебя причесывать.

Р о з а л и н д а (со смешком, похожим на всхлип). Спасибо.

Эмори. Розалинда, я не верю, что ты можешь думать о браке с кем-то другим. Ты что-то от меня скрываешь. Скажи мне! Если скажешь, я помогу тебе с этим справиться.

Розалинда. Все дело… в нас. Мы жалкие, вот и все. Именно из-за тех качеств, которые я в тебе люблю, ты всегда останешься неудачником.

Э м о р и (угрюмо). Ну, дальше.

Р о з а л и н д а. О, ну хорошо. Да, всему виной Досон Райдер. Он такой надежный. Чувствуется, что он мог бы стать… хорошим фоном.

Э м о р и. Ты его не любишь.

Р о з а л и н д а. Не люблю, но зато уважаю, он хороший человек и сильный.

Э м о р и (неохотно соглашаясь). Да, этого у него не отнимешь.

Р о з а л и н д а. Ну вот хотя бы такой пример. Во вторник мы встретили в Райе какого-то бедного мальчика, и, знаешь, Досон посадил его к себе на колени, разговаривал с ним и пообещал подарить ему индейский костюм – а на следующий день вспомнил и купил ему костюм, и, и… так это получилось заботливо, и я невольно подумала, как он хорошо относился бы к… нашим детям, заботился бы о них, и мне не о чем было бы тревожиться.

Э м ор и (в отчаянии). Розалинда, Розалинда!

Р о з а л и н д а (чуть лукаво). Не напускай на себя такой страдальческий вид.

Э м о р и. Какую боль мы способны причинять друг другу.

Р о з а л и н д а (опять заливается слезами). Это было так замечательно – ты и я. Так похоже на то, о чем я мечтала и боялась, что никогда не найду. Первый раз, что я думала не о себе. И я не могу допустить, чтобы это чувство увяло в серой, тусклой атмосфере.

Э м о р и. Не увянет оно, не увянет!

Р о з а л и н д а. Лучше сохранить его как прекрасное воспоминание, упрятанное глубоко в сердце.

Э м о р и. Да, женщины это умеют, но мужчины – нет. Я бы всегда помнил не то, как это было прекрасно, пока длилось, а только горечь, неизбывную горечь.

Р о з а л и н д а. Не надо!

Э м о р и. Никогда больше не видеть тебя, не целовать – словно ворота захлопнули и задвинули засов, – ты просто боишься стать моей женой.