Луи-Фердинанд Селин - Смерть в кредит

«Но „многоцелевое шале“ упруго! оно приспосабливается, растягивается и съеживается по необходимости, по закону живых сил природы!..» «Оно гнется, но не ломается».

В тот день, когда возводился его стенд, после проезда президента Феликса Фора, многочисленных речей и комплиментов, толпа смела все преграды и охрану! Обезумев, она ворвалась в стены «шале», и чудо в ту же секунду было разодрано, разорвано на куски, полностью проглочено! Свалка была такой всепоглощающей, такой ненасытной, что буквально растворила материю!.. Уникальный экземпляр даже не был разрушен, в обычном смысле этого слова, он был просто всосан, поглощен, сожран прямо на месте… К вечеру закрытия от него не осталось и следа: ни крошки, ни гвоздя, ни нитки… Удивительное сооружение рассосалось, как ложный фурункул! Куртиаль, рассказывая об этом, не мог сдержать печали и через пятнадцать лет…

«Я бы мог этим всерьез заняться… Это была та область, я думаю, в которой, скажу без хвастовства, я понимал лучше всего. Я мог, не опасаясь никаких проверок, составить с точностью „до сантима“ смету монтажа на участке… Но другие проекты, более грандиозные, завладели мною… Я так и не нашел времени, чтобы возобновить расчеты по „индексу сопротивления“… Но, в общем, несмотря на конечный разговор, можно считать мою демонстрацию состоявшейся!.. Моя смелость позволила некоторым школам и молодым энтузиастам заявить о себе!.. неожиданно раскрыться! и таким образом найти свое призвание… В этом, несомненно, была моя заслуга! У меня и не было других целей! Кроме Признания! Я ничего больше не просил, Фердинанд! Ничего больше так страстно не желал! Ничего никогда не требовал от Властей! Я вернулся к моим исследованиям… Без интриг! Без уловок! Так слушай… прошло несколько месяцев… И угадай-ка, что я получил? Почти одно за другим? С одной стороны, „Нишам“ [107], и почти восемь дней спустя – „Академические Пальмы“ [108]… Я действительно был оскорблен! За кого они меня принимают? Почему не табачный киоск? Я хотел отослать все эти подделки Министру! Я хотел предупредить Фламмариона! „Не принимайте это близко к сердцу! Ничего! Берите! Берите! – ответил он. – У меня они тоже есть!“ Тут я смирился! Но все же они меня просто грязно подкупили!.. Гнусные сволочи! Мои планы были распроданы по бросовым ценам, списаны, позаимствованы, ты слышишь, при помощи тысяч гнусных уловок! И совершенно бездарно… Официальными архитекторами… напыщенными, наглыми и бесстыдными, как я написал о них Фламмариону… Чтобы возместить мне убытки в этой игре, они должны были дать мне, по крайней мере, орденскую ленту!.. В этой игре самолюбий, я хотел сказать!.. Ты понимаешь меня, Фердинанд! Он полностью был согласен со мной, но он посоветовал мне держаться тихо, не ввязываться в новые скандалы… ему это было бы просто неприятно… Я должен был потерпеть еще немного… момент был не самый подходящий… В общем, я был его учеником… я не должен этого забывать… Ах! Я ни о чем не жалею, можешь мне поверить! Правда, некоторые детали меня еще печалят! Но это все! Абсолютно!.. Грустный урок… И ничего больше… Я иногда размышляю об этом, время от времени…»

Я знал, в какие моменты на него нападала тоска по архитектуре, это обычно бывало за городом… Во время подъема, когда он задирал ногу, чтобы лезть в гондолу… Его внезапно охватывали воспоминания… Возможно, в это мгновение он слегка дрейфил, и это заставляло его разговаривать… Он смотрел вдаль на пейзаж… В большом пригороде, особенно перед земельными участками, хижинами и шалашами из досок, он смягчался… Приходил в волнение… Хибарки, самые несуразные, кособокие, потрескавшиеся, кривые, тонущие в грязи, гнездились в отбросах по краю поля за дорогой… «Ты видишь все это, Фердинанд? – изрекал он. – Ты видишь всю эту мерзость?» Он делал широкий жест… Как бы обнимая горизонт… И все ветхие нагромождения, церковь, курятники, места для стирки белья и школы… Все сломанные халупы, старые, серые, лиловые, цвета резеды… Все кучи строительного мусора…

– Хорошо, а? Правда же, мерзость?.. Да, здесь есть и моя вина! Это я! Это я отвечаю за все! Ты можешь сказать это мне, Фердинанд! Ты слышишь меня? Мне!

– А! – говорил я, как бы недоумевая… Я знал, что это был его коронный номер… Он садился верхом на борт… И запрыгивал в ивовую корзину… Если ветер дул не слишком сильно… он оставался в своей панаме… Он предпочитал надевать ее… он завязывал ее широкой лентой под подбородком… Зато я надевал его фуражку… «Отдать концы!» Сначала мы сдвигались на миллиметр, сперва очень тихо… а потом немного быстрее… Нужно было приложить усилия, чтобы пройти над крышей… Он никогда не сбрасывал песок… Однако подниматься все-таки было нужно… Мы никогда не надували шар до отказа… Стеклянный баллон с воздухом стоил 13 франков…

Через некоторое время после происшествия с «Шале для себя», уничтоженного безумной толпой, Куртиаль де Перейр решил резко переменить всю свою тактику… «Самое главное – фонды…» – говорил он!.. Такова была его новая максима: «Поменьше риска! Главное – уверенность!..» Он составил программу действий, полностью исходя из этих предпосылок, «Фундаментальные реформы!..» Все абсолютно разумные и необходимые…

Речь шла о том, чтобы улучшить, в первую очередь и во что бы то ни стало, положение изобретателей… О! Он исходил из того, что в мире исследований всегда было достаточно идей! Их всегда было даже слишком много! Капитал же, напротив, их всегда избегал! Трусливый! крайне осторожный!.. Все беды проистекали из недостатка фондов… невнимания к наличности… крайне редких кредитов!.. Но все это легко уладить!.. Достаточно вмешаться и изменить сложившееся положение дел какой-нибудь сказочной инициативой… немедленное основание в самой Галерее Монпасье, за теннисным залом, между ванной и коридором «Уголка вкладчика»… Маленький, очень специфический уголок, меблированный крайне просто: шкаф, этажерка, два стула и, дабы возвышаться над буднями, очень красивый бюст де Лессе на средней полке, и папки, бесчисленные папки…

В соответствии с новым уставом любой изобретатель за 52 франка (сумма, внесенная авансом) имел право опубликовать в нашей газете три своих проекта, абсолютно «ad libitum», даже самого неслыханного вздора, самого головокружительного бреда и самой нелепой лжи… Все это, так или иначе, заполняло целых две колонки в «Самородке», плюс две минуты консультативной беседы с Директором Куртиалем… Наконец, чтобы сделать номер еще более заманчивым, – олеографический диплом, предназначенный для «члена-депозитора Исследовательского Центра «Эврика» по финансированию, изучению, рассмотрению и оценке самых полезных и прогрессивных открытий в науках и Промышленности!..»