Курцио Малапарте - Шкура

Красная луна поднималась из-за далеких гор Чиленто, сверкавших синеватым серебром в зеленом зеркале неба. Из толпы доносились стоны и плач, приглушенные крики, хрипы и вопли от страха и недоли. Кто-то становился на колени, совал пальцы в трещины окаменевшей холодной лавы, чтобы понять, горит ли еще древний пламень в венах вулкана, а, вынув пальцы, кричал хриплым от горя и презрения голосом: «Он мертвый! Он умер!»

При этих словах из толпы доносился плач еще более громкий, звуки бьющих себя в грудь и живот кулаков, крики верующих, терзавших свою плоть ногтями и зубами.

Древний кратер имеет форму чаши почти с милю в диаметре, с острыми, черными от лавы и желтыми от серы краями. Застывшие потоки лавы похожи на гигантские человеческие фигуры, сплетенные в молчаливой схватке, как тела борцов. Эти статуи из лавы жители окрестных селений называют «рабами», может, в память о рабах Спартака, которые в ожидании сигнала к восстанию долгое время прятались в виноградниках, покрывавших склоны и вершину мирного Везувия еще до первого извержения, разрушившего Геркуланум и Помпеи. Луна будила армию рабов, те неторопливо пробуждались ото сна, поднимали руки и шли навстречу процессии верующих сквозь красную дымку лунного света.

Посреди огромного амфитеатра древнего вулкана возвышается конус нового кратера. Сейчас молчаливый и холодный, он почти две тысячи лет блевал огнем и пеплом, камнями и потоками лавы. Взобравшись на крутые склоны конуса, толпа расположилась вокруг жерла потухшего вулкана и с криками и плачем стала бросать в черную пасть чудовища свои подношения: хлебы, фрукты и сыры, поливала застывшую лаву вином и кровью жертвенных ягнят, кур и кроликов, которых затем бросала, еще трепещущих, в ту же бездну.

Мы с Джимми взобрались на вершину Везувия, когда толпа уже закончила древний ритуал умилостивления божества, встала на колени и, рвя на себе волосы, царапая лицо и грудь, завела песнопения вместе с жалобами и молитвами чудотворной Деве Помпейской и жестокому, безжалостному Везувию. По мере восхождения луны, похожей на пропитанную кровью губку, плач и мольбы становились громче, голоса – резче и отчетливей, и охваченная отчаянным, первобытным ужасом толпа, выкрикивая упреки и ругательства, принялась швырять куски лавы и пригоршни пепла в жерло вулкана.

Тем временем подул сильный ветер, с моря поднялась густая облачность, принесенная сирокко, и быстро затянула вершину Везувия. На фоне желтых, разрываемых молниями облаков качающиеся под порывами ветра распятия и хоругви казались огромными, а люди – гигантами. Литании, упреки и плач как будто вылетали из неожиданно распахнувшихся врат преисподней. Наконец сначала священники, за ними хоругвеносцы, а потом и толпа верующих бросились сломя голову вниз по склонам под проливным дождем и рассеялись в серном мраке, наполнившем огромную впадину древнего кратера.

Мы с Джимми остались одни и направились к тому месту, где оставили наш джип. Мне казалось, что я иду по холодной потухшей планете. Мы будто были последними людьми на земле, единственными пережившими крушение мира. Когда мы дошли до края кратера, буря стихла, луна бледновато поблескивала в зеленой бесконечности.

Мы устроились в укрытии под скалой из лавы, среди толпы «рабов», превратившихся в холодные черные статуи, и долго созерцали безрадостную поверхность земли и моря, дома у подножия потухшего вулкана, покачивающиеся острова на краю далекого горизонта и Неаполь, лежавший кучей мертвых камней.

Мы были живыми людьми в мертвом мире. Мне уже не было стыдно быть человеком. Какое мне дело до того, что люди бывают невинными и виновными? На земле есть только люди живые и люди мертвые. Все остальное – не в счет. Все остальное – не что иное, как страх, отчаяние, раскаянье, ненависть, злость, прощение и надежда. Мы были на вершине потухшего вулкана. Тысячелетиями пожиравший внутренности горы и ее зе́мли огонь вдруг потух, и теперь земля понемногу остывала под нашими ногами. А тот город внизу, на берегу покрытого блестящей коркой моря, под этим загроможденным грозовыми облаками небом был населен людьми отнюдь не виновными и невинными, не победителями и побежденными, а людьми живыми, блуждающими в поисках пропитания, и людьми мертвыми, погребенными под развалинами домов.

Там, внизу, куда доставал глаз, тысячи и тысячи трупов устилали землю. Эти мертвые были бы только гниющим мясом, если бы не было среди них пожертвовавших собой ради нас, ради спасения мира, ради того, чтобы всем, виновным и невинным, побежденным и победителям, выжившим в те годы среди крови и слез, не приходилось стыдиться быть людьми. Cреди этих тысяч и тысяч мертвых точно был труп нового Христа. Что случилось бы с миром, со всеми нами, если бы среди стольких мертвых не нашлось ни одного Христа?

– А зачем нужен еще один Христос? – сказал Джимми. – Христос уже спас мир однажды, раз и навсегда.

– Э, Джимми, почему ты не хочешь понять, что все эти мертвые были бы бесполезными, если бы среди них не оказалось Христа? Почему ты не хочешь понять, что среди всех умерших есть, наверное, много тысяч Иисусов? Неправда, что Христос спас мир раз и навсегда, и ты это знаешь. Христос умер, чтобы научить нас, что каждый может стать Христом, каждый человек может спасти мир своей жертвой. Смерть Христа была бы бесполезной, если бы после него каждый человек не мог стать Христом и спасти мир.

– Человек – не больше, чем человек, – сказал Джимми.

– О, Джимми, почему ты не хочешь понять, что совсем необязательно быть Сыном Божьим, воскреснуть из мертвых на третий день, сидеть по правую руку от Бога-Отца, чтобы стать Христом? Эти тысячи и тысячи мертвых, Джимми, это они спасли мир.

– Ты слишком большое значение придаешь мертвым, – сказал Джимми. – Только живой человек чего-то стоит. Мертвый – не более чем мертвый.

– У нас в Европе, – сказал я, – чего-то стоят только мертвые.

– Я устал жить среди мертвых, – сказал Джимми, – и рад возвращению домой, в Америку, к живым людям. Почему бы и тебе не поехать в Америку? Ты живой человек, а Америка – богатая и счастливая страна.

– Я знаю, Джимми, Америка богатая и счастливая страна. Но я не поеду, я останусь здесь. Я не подонок, Джимми. И потом, нищета, голод, страх и надежда – прекрасные вещи. Прекрасней, чем богатство и счастье.

– Европа – куча мусора, бедная побежденная страна, – сказал Джим, – поехали с нами. Америка – свободный край.

– Я не могу оставить моих мертвых, Джимми. Ваших мертвых вы отвезете в Америку. Каждый день в Америку отходят пароходы с мертвыми. Все покойники богатые, счастливые и свободные. А мои мертвые не могут оплатить билет до Америки, они очень бедны. Они никогда не узнают, что такое богатство, счастье и свобода. Они жили все время в рабстве. Всегда страдали от голода и страха. Они останутся рабами навсегда, всегда будут страдать от голода и страха, даже мертвые. Это их судьба, Джимми. Если бы ты знал, что среди них, этих несчастных мертвецов лежит Христос, ты покинул бы его?