Марсель Прево - Куколка (сборник)

«Ну, что же поделаешь? Придется, конечно, все это пережить. Ведь это же неизбежно, я должен так поступить: меня связывают обстоятельства и мое положение, если только я, честный человек, а я имею смелость считать себя именно таким – безвыходно!» – с наслаждением убеждал я себя.

На этом мои мысли стали мешаться, и я предоставил судьбе дальнейшее распутывание этого запутанного клубка, что она и сделала.

Я заснул, когда сквозь шторы брезжил рассвет, и проспал четыре часа кряду, после чего меня разбудил мой верный Клемент, получивший накануне строгий приказ не позабыть сделать это ввиду ожидаемого посещения Делесталя.

Совершая свой утренний туалет, я приложил столько стараний, точно собирался очаровать жену моего ожидаемого визитера. В девять часов я был уже совершенно готов и поджидал тирана Мадлен, Я невольно улыбался, думая о нем. Какой смешной муж! Чего ради он шел ко мне сам, вместо того, чтобы прислать ко мне пару своих друзей? Какая некорректная выходка! Я уверен, что дядюшка де Тенси был бы страшно возмущен подобным поступком. Мне, понятное дело, хотелось, чтобы все преимущества оказались на моей стороне, и потому я твердо решил показать этому оружейнику, как ведет подобное щекотливое дело настоящий джентльмен, воспитанный на строго корректных началах.

Кстати сказать, в моем воспитании было отведено довольно значительное место умению владеть оружием, как холодным, так равно и огнестрельным. Поэтому я был уверен, что не осрамлюсь перед лицом супруга Мадлен.

Когда Клемент доложил мне о приходе «господина Делесталя», то он увидел перед собой молодого и крайне корректного дипломата, готового парировать все самые утонченные удары.

Я быстро оправил отвороты своего вестона, подкрутил усы и, приняв равнодушный и вместе с тем строгий вид, сказал:

– Проси!

Муж Мадлен вошел. По-видимому, он нимало не заботился о согласовании своего костюма с данным случаем; он, вероятно, оделся точно так же, как одевался и каждый день, отправляясь по делам: на нем были самая обыкновенная черная пара и темный тоненький галстук.

«Почему это, – невольно подумал я, – так называемые деловые, серьезные люди так плохо одеваются?»

Я поклонился и промолвил, указывая на кресло:

– Прошу вас садиться!

Он молча опустился на сидение.

– Я вас слушаю, – промолвил я.

– Я в этом уверен, – спокойно ответил Делесталь, подавляя легкую улыбку и опуская на соседний стул свой цилиндр. Я успел бегло взглянуть на него и снова удивился отсутствию элегантности его туалета. – Я в этом уверен, но буду крайне благодарен, если вы, не перебивая меня, выслушаете то, что я должен вам сказать.

Все это было произнесено так твердо и решительно, что мне только оставалось, что молча поклониться в ответ.

– Я вас совершенно не знал вчера и, поверьте, не сделал шага, чтобы навести о вас, какие бы то ни было справки. Поэтому прошу вас принять к сведению, что мне ничего неизвестно о вас, за исключением вашей фамилии и того, что мне пришлось застать вас вчера с моей женой на месте преступления.

– Позвольте, – прервал я его, – я опять-таки протестую…

– По существующим законам, для установления факта нарушения супружеской верности, – авторитетно и несколько надменно опередил меня Делесталь, – достаточно застать обвиненную сторону в сообществе с лицом другого пола в закрытом помещении с открытой кроватью и в незаконченном, беспорядочном туалете.

Я тотчас же увидел себя на улице Боккадор без воротника и галстука, сиротливо покоившихся на камине, и нашел, что слово «беспорядочный» как нельзя более соответствует моему тогдашнему виду. И я почувствовал, что краснею, несмотря на твердо принятое намерение не терять самообладания.

– Следовательно, я обращаюсь исключительно к сообщнику моей жены, – продолжал оружейник, – так как при всем желании вы не можете отрицать это наименование, вследствие чего обязаны выслушать меня до конца. Я пришел не для того, чтобы предлагать вам драться со мною… О, не улыбайтесь, прошу вас!.. Смею вас уверить, что я далеко не труслив и ничего не побоялся бы, несмотря на то, что дожил до седых волос и занимаю довольно видное административное положение… Но я не доставлю вам удовольствия вызова на дуэль. Это было бы чересчур удобно… Нет-с, дудки! Помните, что по существующим законам нашей страны и вы, и моя жена, оба – обвиняемые и теперь зависит исключительно от моей доброй воли и моего благоразумия: отдать ли вас под суд, или же помиловать.

– И вы были бы способны на это? – с дрожью омерзения в голосе спросил я.

– Понятное дело, я сделаю это, если вы сами, добровольно не предоставите мне того удовлетворения, которое я могу получить судом… Позвольте я сейчас объясню. Я не люблю своей жены… предположим, что это со вчерашнего вечера. Но, тем не менее, я отнюдь не желаю, чтобы процветал ее адюльтер, бравируя моим бесчестием. Я нахожу это более чем безнравственным и абсолютно недопустимым. Очевидно, закон придерживается такого же взгляда, так как если я разведусь с женой, то закон воспрещает ей вступить в брак с вами. Правда, после развода госпожа Делесталь может состоять с вами в сожительстве, но вот именно этого-то я и не желаю. Поэтому я предлагаю вам следующее. – Он на секунду умолк, словно передыхая и обдумывая выражения, а потом продолжал, пристально глядя мне в глаза: – я предлагаю вам дать мне слово в том, что вы не будете делать попытки к тому, чтобы снова свидеться с госпожой Делесталь.

– Позвольте!.. – прервал я его.

– Позвольте мне договорить, – снова сказал Делесталь. – Если вы согласитесь дать мне требуемое слово, то я согласен немедленно уничтожить протокол о нарушении моей женой супружеской верности. Моя жена уедет на время к одной из своих подруг, и дело о разводе примет совершенно иную окраску: ваше имя не будет в нем фигурировать, а имя моей жены не будет смешиваться с грязью. Предлог будет взят другой, и вину я приму на себя…

– Все это прекрасно, – снова прервал я его, – но я отнюдь не отказываюсь от своих поступков и всегда готов нести ответственность, налагаемую ими на меня.

– Прекрасно! – холодно ответил Делесталь. – Вы непременно желаете огласки? Пусть так! Произойдет крупный скандал, в котором будут трепаться вовсю имя моей жены и ваше. Мне это будет более чем прискорбно, но смею полагать, что и вам будет нелегко… Точно также и вашей семье едва ли это придется особенно по вкусу… вся эта шумиха… да и результаты: вы будете присуждены к тюремному заключению!..

Он сказал это таким тоном, что я почувствовал, как мурашки побежали у меня по спинному хребту.

– Вы будете в вашем обществе и опозорены, и поставлены в глупейшее положение… И, заметьте, это вас ни к чему не приведет: так как, даже и отбывши наказание, вы будете лишены права жениться на моей жене. Таким образом, вы будете обречены на необходимость провести всю свою жизнь в незаконном сожительстве с моей женой, что неминуемо порвет ваши добрые отношения с вашей родней и лишит вас возможности вращаться в вашей среде. Охотно верю, что счастье жизни с моей женой способно вознаградить вас за все понесенные утраты и лишения… Конечно, это ваше дело, и вы вполне свободны в своем выборе. Но примите во внимание, что госпожа Делесталь до сих пор всегда пользовалась всеобщим уважением и почетом. Едва ли она будет чувствовать себя счастливой в печальной обстановке. Она для этого чересчур горда, честолюбива и самолюбива. И едва ли она способна питать особенно нежные и благородные чувства к человеку, наложившего на нее клеймо позора и отторгнувшего ее от света. Прибавлю к этому, что ей двадцать восемь лет, тогда как вам на вид не более двадцати. Теперь-то еще куда ни шло, но лет через пятнадцать разница очень скажется: она уже будет увядающей женщиной, тогда как перед вами будет еще по крайней мере десять лет молодости.