Марсель Прево - Куколка (сборник)

Так распространялся сановник с седеющими баками, а я тем временем думал: «Он прав, тысячу раз прав! Все это складывается для меня более чем неблагоприятно. Но я считаю долгом чести пренебречь всеми этими эгоистическими соображениями».

Кроме того… кроме того я ощущал такое страстное влечение к Мадлен, что решил во что бы то ни стало, но добиться ее. А там пусть будет, что будет: буря – так буря! Может быть, сама судьба займется водворением тишины и мира.

Придя к этим выводам, я сказал, обращаясь к Делесталю:

– Я не считаю себя вправе, брать на себя какие бы то ни было решения. Я нахожу, что лишь мадам Делесталь может и должна решить в ту или иную сторону. Поэтому я подожду ее решения и беспрекословно подчинюсь ему.

– Вы, очевидно, не совсем поняли меня, – сказал Делесталь, слегка пожимая плечами. – Мадам Делесталь вполне одобряет те предложения, которые я вам только что сделал. Мы сегодня утром имели относительно этого очень продолжительный и подробный разговор. Она форменно обещалась мне больше не видеться с вами.

Признаюсь, я не ожидал подобного удара, и вся моя дипломатия, и моя пресловутая корректность мигом соскочили с меня.

– Мадам Делесталь дала вам… форменное… обещание?.. – растерянно-изумленно пролепетал я.

– Форменно обещала, – повторил он, – но должен прибавить, – продолжал он, подавляя свой двусмысленный смешок, – что здесь нет ничего оскорбительного для вашего самолюбия. Мадам Делесталь уступила перед скандалом. К этому ее побуждали характер и весь строй ее предыдущей жизни. И если вы-то, за что я вас считаю (то есть порядочный человек), то вы конечно беспрекословно подчинитесь решению мадам Делесталь.

Меня охватило странное желание вывести этого самодовольного человека из присущей ему флегматичности.

– По правде сказать, – развязно ответил я, – я не вижу причин, почему бы я придал особенную веру вашим словам: я вас не знаю… и мне вовсе неизвестно: «порядочный» ли вы человек. Может быть, все это – не что иное с вашей стороны, как ловко расставленная ловушка?

– О, что за романтические предположения! – снова усмехнулся Делесталь. – И мое посещение, и мои слова были бы совершенно… излишни, если бы не согласовались с решением и желанием самой мадам Делесталь.

Мне волей-неволей пришлось согласиться с правильностью подобного довода. Этот муж, хотя и обманутый, но сильный своей опытностью, уверенностью и хладнокровием, показался мне уж вовсе не таким смешным, как вначале. Наоборот, смешная и нелепая роль очутилась на моей стороне: я оказался сущим младенцем, совершенно незнакомым с жизнью. Вот я и получил уже первый жизненный урок! Я твердо был уверен в том, что Мадлен совершенно покорена мною и на все пойдет, лишь бы соединиться со мною, а она, оказывается, как только вышла из моих объятий, тотчас же отреклась от моих прав на нее и согласилась отречься от меня, лишь бы избежать огласки, скандала и неприятной перипетии процесса развода! Это сознание так страшно поразило меня, я почувствовал себя таким несчастным, жалким, достойным сострадания, что заметил, как я бледнею.

– Я имею полное основание предполагать, что мадам Делесталь сдержит свое слово, – продолжал тем временем человек с седеющими баками. – Если же она не сдержит данного слова, или же вы не согласитесь подчиниться ее желанию, то это вызовет скандал и огласку, что – понятное дело – крайне нежелательно. Вы молчите? – продолжал он после секунды выжидательного молчания, – я принимаю ваше молчание за знак согласия и буду действовать, якобы получив обещание с обеих сторон. А через несколько месяцев, когда я приду к убеждению, что ваши отношения с моей женой бесповоротно прерваны, она поведет дело против меня и выйдет из бракоразводного процесса совершенно чистой и незапятнанной.

Спокойствие и ясность суждений этого человека так импонировали мне, что мне показалось, будто передо мной не оскорбленный муж, а очень умный адвокат, ясно и трезво отстаивающий интересы своей доверительницы. Я понял, что самое лучшее, что я могу сделать, чтобы сохранить свое достоинство, это постараться принять такой же наружно спокойный вид и уравновешенный тон, так как это действительно единственный способ быть корректным и не показаться смешным: то, чего я всегда так опасался.

– Образ действия мадам Делесталь продиктует мне мое дальнейшее поведение, – твердо сказал я. – Я не стану делать никаких попыток… и не стану писать. Я не стану искать случая увидеть ее; то есть, не буду стараться завязать с нею какие бы то ни было сношения. Но, – значительно закончил я, – если мадам Делесталь сама напишет мне, – ей известен мой адрес, – и вызовет меня, то в какой бы час дня или ночи это ни было, я тотчас же явлюсь на ее зов и всецело предоставлю себя в ее распоряжение. И удержать от этого меня никто и ничто не будет в силах.

– Вы даете мне слово? – спросил Делесталь, слегка вспыхнув, впервые за весь наш разговор.

– Я сказал, и этого достаточно.

Делесталь на мгновение задумался, как будто что-то взвешивая и соображая.

– Хорошо! – сказал он вставая. – Полагаюсь на вас. Я закончил свою миссию и ухожу.

– Одно слово, – задержал я его, – я считаю долгом снова заявить вам, что я… вовсе не то… что вы думали… по отношению к вашей супруге… то есть…

– О, прошу вас, – прервал меня оружейник, – не будем возвращаться к этому вопросу. Ведь вы же видите, что как только вы касаетесь его, тотчас же начинаете путаться.

При этом он откровенно улыбнулся широкой улыбкой. Я не нашелся, что возразить, и молча проводил его до передней.

Весь этот разговор занял не больше четверти часа, но мне он показался бесконечным. Я остался, крайне недоволен самим собой и морально разбит, с ясным сознанием того, что меня провели и победили по всем пунктам, что очень неприятно для молодого дипломата.

«Я обещал больше не видеться с Мадлен!» – с тоской думал я, – в моей памяти ярко воскресало ощущение единственного поцелуя, которым она подарила меня.

О, этот незабвенный поцелуй! Одна мысль о нем потрясала меня так же сильно, как в ту минуту, когда я получил его.

Какое ужасное сознание! Мадлен навеки потеряна для меня, а я продолжал жить… Мне хотелось кинуть все и бежать, бежать, куда глаза глядят… Бросить Францию, Европу, отказаться от карьеры дипломата и укрыться на краю света.

Но куда бежать от своих мыслей, от своих чувств?

Я вспомнил дона Галиппе… Счастливец!.. Он мог искренне интересоваться деревянным и притом поверженным бюстом маленькой отшельницы Туйи!

Счастливец дядюшка де Тенси, испытавший разочарование в политической карьере, но нашедший полное духовное удовлетворение в своей агрономической деятельности!..