Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери (сборник)

Трещина, которой пользовался Гаврош для того, чтобы проникнуть во внутренность слона, находилась во внутренней части исполинской фигуры; снаружи она не была заметна при беглом взгляде и притом настолько узка, что в нее только кошки и дети и могли пробираться.

– Ну, сперва надо сказать швейцару, что нас нет дома, если кто будет спрашивать, – с важностью проговорил Гаврош.

Юркнув в потемки с уверенностью человека, знающего все закоулки своей квартиры, он достал доску и закрыл ею трещину. Затем дети услышали слабый треск спички, всунутой в пузырек с фосфорическим составом. Наших спичек тогда еще не существовало; прогресс в эту эпоху представлялся огнивом Фюмада.

Внезапный свет заставил детей зажмуриться. Гаврош зажег кусок фитиля, пропитанного смолою. Такие фитили назывались «погребными крысами». «Крыса» Гавроша, более чадившая, чем светившая, очень слабо озаряла внутренность слона. Озираясь вокруг, маленькие гости Гавроша испытывали нечто сходное с тем, что испытывал бы человек, заключенный в знаменитую исполинскую Гейдельбергскую банку или, еще вернее, что испытывал Иона в чреве кита. Они видели охватывающий их со всех сторон гигантский остов. Длинное почерневшее бревно над их головами, от которого на известных расстояниях друг от друга выгибались по бокам толстые жерди, изображало позвоночный столб с ребрами; от бревна свешивались в виде сталактитов просочившиеся когда-то сверху и застывшие струйки жидкой штукатурки, а между противоположными ребрами протягивались серыми перепонками густо запыленные паутины. Там и сям, по углам, виднелись какие-то черные пятна, которые казались живыми; они быстро и суетливо шевелились, точно испуганные. Обломки, упавшие сверху и заслонившие нижнюю часть того, что изображало брюшную полость слона, позволяли свободно ходить в этой полости, как по полу.

Мальчуганы выглядели такими испуганными, что, по мнению гамена, им нужна была известная встряска.

– Чего вы там пищите! – крикнул он. – Вам не нравится здесь? Не нарядно для вас?.. В Тюльери, что ли, прикажете вас поместить?.. Скоты вы после этого!.. Смотрите вы у меня! Я ведь шутить с собой не позволю! Я вам покажу, как рыла воротить! Подумаешь, какие важные особы.

При боязни бывает очень полезна легкая суровость – она успокаивает. Дети подошли к Гаврошу и прижались к нему.

Тронутый таким доверием, он сразу перешел от строгости к ласке и, обратившись к младшему, мягко сказал ему:

– Дурачок ты этакий! Темно-то не здесь, а на дворе. На дворе льет дождь как из ведра, а здесь его нет; на дворе стужа, а здесь хоть не дует; на дворе куча народа, а здесь – никого, кроме нас; на дворе даже луны не видать, а здесь моя свечка, черт возьми! Чего же вам еще надо?

Дети начали посмелее оглядывать помещение, но Гаврош не дал им долго заниматься этим.

– Ступайте туда, – сказал он им, вталкивая их в глубину своей «комнаты», где помещалась его постель.

Постель Гавроша была вполне «как следует» – с тюфяком, «одеялом» и «альковом с пологом». Тюфяком служила соломенная циновка, одеялом – большая, почти новая и очень теплая серая шерстяная попона, альков же был устроен следующим образом: три длинных шеста – два спереди, один сзади – были крепко водружены внизу брюшной полости слона, а верхушками связаны вместе, так что получился пирамидальный шатер. На этот шатер была накинута проволочная сеть, искусно прикрепленная к шестам. Сеть эта составляла часть клетки, в которой помещаются в зверинцах птицы. К «полу» она была прикреплена рядом тяжелых камней, положенных на ее края. Под этим-то шатром, очень напоминавшим эскимосский, и находилась постель Гавроша. Шесты представляли «альков», сеть – «полог».

Гаврош раздвинул несколько камней спереди, и «полог», плотно запахнутый, раскрылся.

– Ну, малыши, вот вам и постель; ложитесь! – сказал гамен, помогая им пробраться под шатер.

Потом он сам забрался вслед за ними и также плотно накрыл опять полог и прикрепил его камнями, но только уже с внутренней стороны. Все трое растянулись на циновке.

Как ни малы были ребята, но ни один из них не мог стоять в алькове, потому что тот был слишком низок.

Гаврош все время держал в руке свою «крысу».

– Теперь извольте дрыхнуть! – скомандовал он. – Я потушу канделябр.

– Сударь, – спросил старший мальчик, показывая на сетку, – а это что такое?

– Это от крыс, – с важностью отвечал Гаврош. – Дрыхните же, говорю вам!

Однако через секунду он счел нужным снизойти к незнанию малюток и прибавил им в поучение:

– Все, что вы здесь видите, взято мною из зоологического сада от зверей. Там всего этого много, целая кладовая. Стоит только перелезть через стену, вскарабкаться в окошко, проползти под дверь, и бери что хочешь.

Во время этого объяснения он закутывал меньшего мальчика частью попоны.

– Ах, как тепло! Как хорошо! – бормотал обрадованный ребенок.

Гаврош с довольным видом полюбовался на одеяло и сказал:

– И это тоже из зверинца. Это я стибрил у обезьян.

Затем, указав на циновку, которая была очень толстая и превосходной работы, прибавил:

– А это я взял у жирафа.

После небольшой паузы он продолжал:

– Это все было у зверей. Я отнял у них. Они на это не рассердились. Я им сказал: «Это для слона».

Он снова немного помолчал и потом пробурчал:

– Лезешь себе через стены и знать никого не хочешь. Да и чего бояться?

Дети с изумлением и боязливым уважением смотрели на это предприимчивое и изобретательное существо, которое было таким же бродягой, как они, таким же одиноким и жалким, но в котором было что-то особенное, что-то могучее, казавшееся сверхъестественным, и физиономия которого представляла собою смесь ужимок старого фокусника в соединении с самой прелестной, самой наивной улыбкой.

– Сударь, вы, значит, не боитесь городских сержантов? – робко спросил старший из мальчиков.

– Малыш, нужно говорить не «сержанты», а «фараоны», – наставительно заметил Гаврош.

Младший лежал молча, с широко открытыми глазами. Так как он находился с краю циновки, между тем как брат его приходился посредине, то Гаврош завернул вокруг него одеяло, как сделала бы мать, и устроил ему с помощью тряпок, подсунутых под циновку, нечто в роде подушки.

– А ведь тут недурно, а? – обратился он затем к старшему.

– О, да! – ответил тот, глядя на Гавроша с выражением ангела, спасенного от смерти.

Вымокшие до костей дети начали согреваться.

– А скажите-ка теперь, из-за чего вы давеча так хныкали? – продолжал Гаврош и, указывая на младшего, прибавил: – Этому карапузу еще простительно реветь, а такому большому, как ты, ужасно стыдно. Ты тогда становишься похожим на мокрую курицу и на идиота.