Джеймс Кервуд - Бродяги Севера (сборник)

Дюран и Рибон вернулись только в полдень следующего дня. Они принесли с собой свежего мяса, на которое Мики накинулся с невероятной жадностью, так как сильно за эти сутки проголодался. Как-то безотчетно для самого себя он терпел заигрывания с ним этих двух звероловов. На вторую ночь его снова оставили в хижине одного. Но когда на следующее утро Дюран и Рибон вернулись опять, то они уже принесли с собою клетку в четыре фута в квадрате, сделанную из прочных березовых прутьев. Открытая дверца клетки была приставлена ими вплотную к двери хижины снаружи, и они заманили в нее Мики самым простейшим образом при помощи куска сырого мяса. Как только он соблазнился на мясо и вошел туда, дверца мгновенно затворилась, и Мики снова оказался в неволе. Затем клетку поставили на большие сани – и не успело еще показаться солнце, как Мики уже был на пути к Форт-Огоду.

То был как раз самый главный день торжества, день, в который для общего пользования зажарили сразу целого оленя и в который предполагался собачий бой. По мере приближения к форту человеческий и собачий гомон все нарастал и нарастал. Мики никак не мог сообразить, в чем тут было дело, и встал в клетке на все свои четыре ноги, чтобы быть наготове ко всему, и совершенно не думал о тех людях, которые куда-то его везли. Он смотрел через их головы и когда вдруг зарычал и сердито защелкал зубами, то Дюран от восторга даже засмеялся.

– Да, этот постоит за себя! – с восхищением воскликнул он. – Он и сейчас уже готов подраться!

Они двигались по берегу озера. Когда сани обогнули холмистый выступ и весь Форт-Огод вдруг открылся перед ними, как на ладони, возвышаясь на отлогом противоположном берегу, то рычанье вдруг замерло у Мики в горле. Его челюсти сомкнулись. Казалось, что и его сердце на минуту сжалось и перестало вовсе биться. До этого момента вся его вселенная включала в себя не более чем с полдюжины человеческих существ. Теперь же, и притом как-то сразу, вдруг, без малейшей тени предупреждения, он увидал их сразу целые сотни. При вида Дюрана с его клеткой целые толпы народа вдруг побежали вслед за его санями и по бокам. Кроме них Мики заметил еще и волков, и такое их множество, что все чувства у него пришли в смятение. Его клетка стала теперь центром всеобщего внимания кричавшей, жестикулировавшей толпы мужчин и подростков, бежавших следом за нею. К толпе стали присоединяться также и женщины, из которых многие были с грудными детьми. И тут путешествию Мики пришел конец. Его выгрузили с саней и поставили рядом с другой клеткой, в которой сидела другая такая же собака, как и он. Около этой новой клетки стоял темный длинноносый метис, который был похож на пирата. То был Граус-Пит, соперник Дюрана.

При виде Мики на его толстых губах появилась презрительная усмешка. Он повернулся к окружавшим его другим индейцам и метисам и сказал им что-то на своем языке, что вызвало их всеобщий горловой смех, походивший на ржание лошадей.

Лицо Дюрана сразу же густо покраснело.

– Смейся, подлый язычник! – крикнул он на Граус-Пита. – Но не забывай также и того, что я, Анри Дюран, все равно побью твою ставку!

И с этими словами он швырнул Граус-Питу прямо в лицо десять красных и две пестрые лисьи шкурки.

– Ну-ка, покрой эту ставку! – продолжал он кричать. – И помни, что у меня найдется еще в десять раз больше, чем столько!

Мики поднял морду и обнюхал воздух. Все кругом было насыщено странными запахами – от людей, собак и от пяти громадных туш оленей, которые жарились на своих вертелах на высоте целых пятнадцати футов над огромными кострами, которые были разложены под ними внизу. Оленям надлежало жариться в течение целых десяти часов, причем их медленно поворачивали на вертелах толщиною в руку человека. Бой должен был начаться до наступления пиршества.

Целый час гомон и гул человеческих голосов раздавались у обеих клеток. Народ совещался относительно достоинств бойцов и бился об заклад. Дюран же и Граус-Пит продолжали бросать друг другу выражения самого глубокого презрения, пока наконец не охрипли совсем. Через час толпа стала редеть. Вокруг клетки вместо мужчин и женщин теперь толпились одни только черномазые дети. И тут только Мики увидал стаи волков, которые были привязаны по одному или по два у края опушки. Наконец-то его ноздри уловили различие. Нет, то оказались вовсе не волки, а ему же подобные собаки!

Вся эта суматоха так оглушила Мики, что он далеко не сразу заметил собаку-волка в соседней клетке. Он подошел к краю своей клетки и понюхал воздух. Волкообразный пес тоже высунул по направлению к нему свою морду сквозь прутья. Мики тут же вспомнил о той волчице, которая когда-то укусила его в плечо, и тотчас же инстинктивно оскалил зубы и заворчал. Собака-волк ответила ему таким же рычанием. Анри Дюран восторженно потер себе руки, а Граус-Пит только тихонько ухмыльнулся.

– Да, хорошая будет потасовка! – опять воскликнул Дюран.

– Да и мой волк тоже не будет сидеть сложа лапы! – ответил ему Граус-Пит. – Но только эту твою собаку, когда у них дойдет до сути дела, стошнит, как малого щенка.

Немного позже Мики увидел, что какой-то белый человек вплотную подошел к его клетке. Это был шотландец Мак-Доннель, фактор. Он посмотрел на Мики и на собаку-волка грустным взглядом. А десять минут спустя в его маленькой комнатке, которую он приспособил себе под канцелярию, он говорил своему более юному собеседнику:

– Следовало бы запретить эти собачьи бои. Но, к сожалению, я этого сделать не могу. Они ни за что не согласились бы на это. Мы проиграли бы на таком запрещении половину всей сезонной добычи мехов. Такие бои происходят в Форт-Огоде вот уже шестьдесят лет подряд, и в сущности, пожалуй, они ведь ничем не отличаются от тех боксовых матчей, которые производятся там, в цивилизации, на Юге. Только в данном случае…

– Непременно происходит убийство, – ответил молодой собеседник.

– Да, это я и хотел сказать. Одна из собак во всяком случае должна погибнуть.

Младший собеседник вытряхнул пепел из трубки.

– Я люблю собак, – сказал он очень просто. – В моем посту, когда я буду фактором на деле, никогда не будет боя – разве что между людьми. А сегодня я вовсе не намерен смотреть на эту драку, потому что боюсь, что если бы пошел туда, то непременно вышел бы из себя и мог бы ударить кого-нибудь и из людей.

Было два часа пополудни. Олени уже почти изжарились. Пиршество должно было начаться через два часа. Наступал момент собачьего боя.

На середину площадки собрались триста мужчин, женщин и детей, сгруппировавшихся тесным кольцом вокруг громадной клетки в десять футов в поперечнике. К этой центральной клетке были с двух сторон придвинуты две поменьше, в которых сидели уже собаки. Рядом с одной из них стоял Анри Дюран, рядом с другой – Граус-Пит. Теперь они уже более не перекорялись. Их лица выражали твердость и решительность, на них смотрели триста пар глаз, и триста пар ушей напряженно ожидали сигнала к началу боя.