Джейн Остен - Разум и чувство

Лицо Марианны вытянулось.

– И что же моя дорогая, благоразумная Элинор хочет мне сказать? Какое непреодолимое препятствие она назовет? Только, пожалуйста, не надо говорить о расходах!

– Мое возражение заключается в следующем: я самого лучшего мнения о сердце миссис Дженнингс, однако она, по моему мнению, не является женщиной, общество которой может доставить нам удовольствие, а покровительство – послужить хорошей рекомендацией в свете.

– Это правда! – вздохнула ее мать. – Но вам с ней почти не придется оставаться наедине, а в обществе вы чаще всего будете появляться вместе с леди Мидлтон.

– Если Элинор столь неприятно общество миссис Дженнингс, что она готова из-за этого отказаться, – воскликнула Марианна, – это не может помешать мне принять ее приглашение! Я не столь привередлива и думаю, что легко сумею примириться с неприятностями подобного рода.

Элинор не могла не улыбнуться на такое проявление безразличия к манерам дамы со стороны Марианны. Старшей мисс Дэшвуд всегда с трудом удавалось заставить ее вести себя по отношению к миссис Дженнингс с приличествующей вежливостью. Элинор решила ехать. Она опасалась предоставить Марианне право руководствоваться лишь собственными суждениями, так же как и обречь миссис Дженнингс проводить часы досуга в обществе одной лишь Марианны. А вспомнив, что, по словам Люси, Эдвард Феррарс ожидался в Лондоне не ранее февраля, она совсем примирилась с необходимостью ехать. К тому времени их визит уже вполне можно будет завершить без лишней спешки.

– Разумеется, вы поедете обе, – объявила миссис Дэшвуд. – Все эти возражения – вздор. Вы отлично проведете время в Лондоне, и уж тем более если будете вдвоем. Если же Элинор снизойдет до того, чтобы кроме препятствий увидеть еще и удовольствия, она, несомненно, заметит, что их источники могут быть весьма разнообразными. К примеру, почему бы ей не познакомиться поближе с семьей ее невестки.

Элинор нередко думала, как бы ей ослабить уверенность, которую ее мать испытывала в том, что их с Эдвардом связывает взаимное чувство. Это могло бы несколько смягчить удар, который несомненно последует, когда обнаружится истина. Вот и теперь, хотя и почти без надежды на успех, она заставила себя сказать со всем спокойствием, на которое была способна:

– Мне очень нравится Эдвард Феррарс, и я всегда рада его видеть. Что же касается остальных членов семьи, то мне совершенно безразлично, знаю я их или нет.

Миссис Дэшвуд улыбнулась и ничего не сказала. Марианна удивленно подняла глаза на сестру. И Элинор вынуждена была признать, что с тем же успехом могла ничего не говорить.

Споры вскоре закончились, и было решено принять приглашение. Узнав об этом, миссис Дженнингс пришла в восторг и обещала опекать и развлекать девушек, как собственных дочерей. Сэр Джон тоже был доволен. Для человека, который больше всего на свете боялся одиночества, прибавление двух новых членов его лондонскому окружению было немалой радостью. Даже леди Мидлтон потрудилась изъявить радость, что было ей совершенно несвойственно. Что же касается мисс Стил, и особенно Люси, они в жизни не были так счастливы, как в ту минуту, когда узнали столь приятную новость.

Элинор вынуждена была признаться самой себе, что уступила с меньшей неохотой, чем ожидала. Ей было, в сущности, безразлично, ехать в Лондон или нет, а видя, как довольна мать и как искренне радуется Марианна, чье лицо, голос и манеры обрели былую живость, она просто не могла позволить себе проявлять недовольство или опасаться возможных последствий.

Радость Марианны была даже чрезмерной. Она не могла найти себе места от волнения и желания поскорее отправиться в путь. Лишь приближающаяся разлука с матерью возвращала ей некоторую сдержанность, и в минуты расставания ее горе не знало границ. Миссис Дэшвуд тоже очень страдала, и Элинор, казалось, была единственной, кто помнил, что расстаются они вовсе не навек.

Отъезд состоялся в первую неделю января. Мидлтоны должны были отправиться следом через несколько дней. Мисс Стил до последнего удерживали свои позиции в Бартон-Парке и должны были уехать вместе с остальными членами семьи.

Элинор не успела даже опомниться, как уже сидела в карете миссис Дженнингс. Путешествие в Лондон началось, при этом она не переставала удивляться своему положению. Она направлялась в Лондон в качестве гостьи этой знатной дамы, не смотря на то что их знакомство было очень непродолжительным и они очень мало подходили друг другу как по возрасту, так и по склонностям. А ведь сколько возражений против этой поездки было у Элинор всего несколько дней назад! Но все они были с легкостью отвергнуты со столь счастливой юношеской пылкостью, которой Марианна и ее мать были наделены в равной мере. Поэтому Элинор, несмотря на то что постоянство Уиллоби пробуждало в ней сомнения, не могла, наблюдая, как восторженное ожидание переполняет душу и лучится в глазах Марианны, не чувствовать, насколько безнадежно ее собственное будущее. Да и настоящее ее ничем не радовало, и она с радостью приняла бы неопределенность, в которой пребывала Марианна, лишь бы впереди ей также светила заветная цель, лишь бы к ней вернулась хотя бы тень надежды. Через очень короткое время намерения Уиллоби, скорее всего, станут совершенно ясными. Вероятно, он уже в Лондоне. Желание Марианны побыстрее туда добраться ясно показывало ее надежду встретиться с ним там. Элинор была преисполнена решимости узнать все подробности о его характере, которые дадут ей ее собственная наблюдательность, равно как и сведения, полученные от других людей. Кроме того, она собиралась со всем вниманием следить за его поведением по отношению к Марианне и как можно быстрее удостовериться, что же он собой представляет и чего хочет. Если результаты ее наблюдений окажутся неблагоприятными, она в любом случае постарается открыть глаза сестре. Если же нет, ей придется научиться избегать любых эгоистических сомнений и отгонять всяческие сожаления, которые могут омрачить ее радость за Марианну.

Путешествие продолжалось три дня, и поведение Марианны стало великолепным образцом того, какого внимания и любезности могла в дальнейшем ожидать от нее миссис Дженнингс. Почти всю дорогу она молчала, погруженная в собственные мысли. Она по собственной инициативе не вступала ни в какие разговоры, если не считать восхищенных возгласов при виде особенно живописного пейзажа, проплывавшего за окнами кареты, да и тогда она обращалась только к сестре. Чтобы сгладить неловкость, Элинор приняла на себя обязанности вежливой гостьи, проявляла к ней величайшее внимание, болтала с ней, смеялась и слушала ее разглагольствования сколько могла. Миссис Дженнингс со своей стороны обращалась с обеими сестрами с величайшей добротой, постоянно заботилась об их удобствах и развлечениях. Она очень огорчалась лишь оттого, что они отказывались сами заказывать себе обед в гостинице и ни за что не желали признаваться, предпочтут ли они лососину треске или вареную курицу котлетам из телятины. Они въехали в Лондон в три часа на третий день путешествия, радуясь, что могут покинуть тесноту кареты и вкусить все прелести отдыха перед горящим камином.