О. Генри - Короли и капуста (сборник)

Наплакавшись вволю, Далей поднялась, стянула с себя парадное платье и переоделась в потрепанный голубой халатик. Есть не хотелось. Она пропела два куплета из – Самми. Потом всерьез занялась рассмотрением крохотного красного пятнышка на носу. Когда и это занятие исчерпало себя, девушка придвинула стул к расшатанному столу и принялась гадать на картах.

– Какая гадость, как отвратительно! – произнесла она вслух. – А я ведь никогда – ни словом, ни взглядом – не давала ему повода так думать!

В девять Далей вытащила из сундука жестянку с крекерами и горшочек с малиновым вареньем и устроила себе маленький пир. Она предложила крекер с вареньем генералу Киченеру, но он только посмотрел на нее, как Сфинкс на бабочку – если только в пустыне есть бабочки.

– Ну не хочешь – не ешь, – сказала Далей. – К чему же так важничать и укорять своим взглядом. Пожил бы на шесть долларов в неделю – посмотрела бы я на тебя и твою заносчивость.

Далей нагрубила генералу Киченеру, а это, несомненно, дурной знак. Затем она сердито отвернула Бенвенуто Челлини лицом к стене. Впрочем, это не страшно – она всю жизнь считала, что это Генрих VIII, а его она никогда не жаловала.

В девять тридцать Далей, прежде чем выключить свет, еще раз кинула взгляд на портреты и скользнула под одеяло. Это очень страшно – желать спокойной ночи генералу Киченеру, Уильяму Мэлдуну, герцогине Молборо и Бенвенуто Челлини.

В сущности, наша история подошла к концу Все это будет потом – и повторное приглашение Пигги на обед, и острое ощущение одиночества, и генералу Киченеру случится отвернуться, и…

Как я уже говорил, я видел во сне, что стою возле кучки ангелов зажиточного вида, и полисмен схватил меня за крыло и спросил, с ними ли я.

– Кто они? – спросил я.

– Ну как же, – ответил он, – это люди, которые нанимали работниц и платили им пять-шесть долларов в неделю, на которые те жили. Ты из их шайки?

– Нет, ваше бессмертство, – отвечал я. – Я всего лишь поджег сиротский приют и убил слепого, чтобы воспользоваться его медяками.

Конечно, эта проблема имеет две стороны. Давайте рассмотрим обе. Мы часто слышим, как говорят о продавщицах. Но их не существует. Есть девушки, которые работают в магазине. Так они зарабатывают на жизнь. Но зачем же делать их профессию определением человека? Будем справедливы. Мы же не называем девушек, живущих на Пятой авеню, «невестами».

Лу и Нэнси были подругами. Они приехали в большой город, чтобы искать работу, потому что дома родители не могли их прокормить. Нэнси было девятнадцать, Лу двадцать. Обе они были прелестные, бойкие деревенские девушки, совершенно не грезившие о сцене.

Ангел-хранитель привел их в дешевый и приличный пансион. Обе нашли место и начали самостоятельную жизнь. Они по-прежнему остались подругами. А теперь давайте посмотрим на них шесть месяцев спустя. Я вас познакомлю. Назойливый читатель – мои дорогие друзья, мисс Нэнси и мисс Лу. Пока вы пожимаете руки, обратите внимание – только осторожно, – как они одеты. Да, только очень осторожно – они так же не любят, чтобы на них глазели, как дама в ложе на скачках.

Лу работает сдельно гладильщицей в ручной прачечной. На ней плохо скроенное пурпурное платье, и перо на шляпе на четыре дюйма длиннее, чем следует, ее горностаевая муфта и горжетка стоят двадцать пять долларов, а к концу сезона собратья этих горностаев будут красоваться в витринах, снабженные ярлыками «7 долларов 98 центов». У нее розовые щеки и блестящие голубые глаза. От нее так и веет довольством жизнью.

Нэнси вы по привычке назовете продавщицей. Такого типа не существует. Но поскольку пресыщенное поколение повсюду ищет тип, ее можно назвать «типичной продавщицей». У нее высокая прическа помпадур и корректнейшая английская блузка. Юбка ее безупречного покроя, хотя и из дешевой материи. Нэнси не кутается в меха от резкого весеннего ветра, но свой короткий суконный жакет она носит с таким шиком, как будто это каракулевое манто. На ее лице и в глазах застыло типичное выражение продавщицы: безмолвное, презрительное негодование попранной женственности, горькое обещание грядущей мести. Даже когда она громко смеется, это выражение никуда не исчезает. То же выражение можно увидеть в глазах русских крестьян, и те из нас, кто доживет, узрят его на лице архангела Гавриила, когда тот затрубит последний сбор. Это выражение должно было бы смутить и уничтожить мужчину, однако он чаще ухмыляется и преподносит букет, за которым тянется веревочка.

А теперь приподнимите шляпу и уходите, получив от Лу веселое: До скорого! и насмешливую, нежную улыбку от Нэнси, которую вам почему-то не удается поймать, и она, как белая ночная бабочка, трепеща, поднимается над крышами домов к звездам.

Они вдвоем ждали в переулке Дэна. Дэн был верный поклонник Лу. Преданный? Он был бы при ней и тогда, когда Мэри пришлось бы разыскивать свою овечку с помощью наемных сыщиков.

– Тебе не холодно, Нэнси? – осведомилась Лу. – Слушай, ну что за глупость работать в этом старом магазине за каких-то восемь долларов в неделю! Я на прошлой заработала восемнадцать с половиной. Конечно, гладить не так шикарно, как продавать кружева за прилавком, зато платят хорошо. Ни одна гладильщица меньше десяти долларов не получает. И, кстати, не думаю, что это менее уважаемая работа.

– Ну и занимайся ею, – отозвалась Нэнси, вздернув нос. – А мне хватает моих восьми долларов в неделю и одной комнаты. Я люблю, когда меня окружают красивые вещи и знатные люди. И посмотри, какие у меня перспективы! Одна из наших продавщиц, из отдела перчаток, – так она вышла замуж за купца из Питсбурга – или он кузнец… ну, в общем, кто-то такой. Так он миллионер! И я могу подцепить кого-нибудь. Не говорю, что я красавица, но я по мелочам не играю. А что за возможности у девушки в прачечной?!.

– Ну, почему же, вот я там познакомилась с Дэном, – торжествующе сказала Лу – Он зашел за своей воскресной рубашкой и воротничками и заметил меня за глажкой за первой доской. Мы все стараемся стать за первую доску. Элла Мэггинс в тот день заболела, и я стала на ее место. Он сказал, что сначала заметил мои руки – такие белые и круглые. У меня были закатаны рукава. Иногда в прачечные заходят очень приличные люди. Их сразу видно: они белье приносят в чемоданчике и в дверях не болтаются.

– Как ты можешь носить такую блузку, Лу? – спросила Нэнси, бросая из-под тяжелых век томно-насмешливый взгляд на пестрое одеяние подруги. – Ну и вкус же у тебя.

– А что не так? – вознегодовала Лу. – Я за эту блузку шестнадцать долларов заплатила. А стоит она двадцать пять. Женщина как отнесла ее в прачечную, так и не забрала. Хозяин мне ее и продал. Она же вся в ручной вышивке! Ты лучше скажи, что это на тебе за серое безобразие?