О. Генри - Короли и капуста (сборник)

На подходе к нашей хибарке я чуть не свалился в обморок. В дверях стоял Мак, и, если ангелы вообще плачут, то в этот момент они точно не стали бы улыбаться.

Это был не человек, а настоящее зрелище. Честное слово! На него стоило посмотреть в лорнет, нет, в бинокль, да что там, в подзорную трубу, в большой телескоп Ликской обсерватории! На нем красовался сюртук и начищенные ботинки, белая жилетка, цилиндр, а впереди была пришпилена герань величиной с пучок шпината. И он глупо ухмылялся, кривлялся и без конца вытирал лицо, словно торгаш в преисподней или мальчишка, у которого схватило живот.

– Привет, Энди, – говорит Мак, вытирая лицо. – Рад, что ты вернулся. А тут без тебя произошли кой-какие изменения.

– Да уж вижу, – говорю я, – и скажу откровенно, это настоящее кощунство. Не таким создал тебя Всевышний, Мак Лонсбури. Зачем же ты так дерзко надругался над его творением, превратив его в такое непотребство?

– Отчего же, Энди, – возражает он, – просто за это время меня выбрали мировым судьей.

Я присмотрелся к Маку. Он был взвинчен и возбужден. А мировой судья должен был кроток и спокоен.

Как раз в этот момент по тротуару проходила молоденькая девушка, и я заметил, как Мак сдавленно хихикнул, замешкался, снял цилиндр, заулыбался и кивнул, и девушка улыбнулась, кивнула и удалилась.

– Ты пропал, – констатировал я, – если в твои годы заболеваешь любовной корью. А я-то надеялся, она к тебе не пристанет. Подумать только – лакированные ботинки! И это за какие-то два месяца!

– Сегодня вечером у меня свадьба… вот эта самая девушка, что прошла мимо… – объявляет Мак воодушевленно.

– Совсем забыл! Мне надо кое-что забрать на почте, – говорю я и исчезаю.

Ярдов через сто я нагнал ту самую девушку. Я поздоровался и представился. Ей было лет девятнадцать, а на вид и того меньше. Она вспыхнула и взглянула на меня холодно, словно на метель из «Двух сироток».

– Я так понял, у вас сегодня вечером свадьба? – спросил я.

– Вы правы, – отвечает она. – А вы что, против?

– Послушай, малышка, – начинаю я.

– Меня зовут мисс Ребоза Ред, – процедила она.

– Знаю, – отвечаю я. – Так вот, Ребоза, я уже немолод, я тебе в папаши гожусь. А эта старая, разряженная, подремонтированная, страдающая морской болезнью развалина, которая скачет, кудахтая, в своих лакированных ботинках, как наскипидаренный индюк, – мой лучший друг. Ну и на кой тебе сдалось втягивать его в брачное предприятие?

– Да ведь некого больше, – отвечает мисс Ребоза.

– Вздор! – говорю я, бросая тошнотворный взгляд восхищения на ее черты лица и сложение. – С твоей-то красотой ты подцепишь кого угодно. Послушай, Ребоза. Старикашка Мак тебе не походит. Ему было двадцать два, когда ты стала урожденной Рид, как пишут в газетах. Этот расцвет у него не продлится долго. На самом деле он насквозь пропитан старостью, целомудрием и трухой. У старины Мака просто приступ бабьего лета. В юности он прозевал свою получку, а теперь надеется получить у природы проценты по векселю, который ему достался от Амура вместо наличных. Ребоза, вы уверены, что этот брак вам нужен?

– Вполне, – говорит она, поправляя анютины глазки на шляпе, – и, уверена, ни одна я.

– И во сколько это состоится? – спрашиваю я.

– В шесть, – говорит она.

В этот миг я понял, как надо действовать. Я сделаю все возможное, чтобы спасти старину Мака. Чтобы хороший, пожилой, совершенно не подходящий для супружества человек погиб из-за какой-то девчонки, не отучившейся еще грызть карандаши и застегивать платье на спине, – нет, это превышало меру моего равнодушия.

– Ребоза, – начал я серьезно, сосредоточив весь свой запас знаний касательно женских доводов, – неужели не найдется ни одного молодого человека в Пинье, который вам по душе?

– А то, – возражает Ребоза, кивая своими анютиными глазками, – еще как есть! Спрашиваете тоже!

– А ты ему нравишься? – спрашиваю. – Как он к тебе относится?

– Да с ума сходит, – отвечает Ребоза. – Мамаше приходится ступеньки водой поливать, а то сидел бы там все время. Но, думаю, сегодня вечером этому придет конец, – вздыхает она.

– Ребоза, – говорю я, – так вы не питаете к старикашке Маку никаких трепетных чувств, называемых любовью, так ведь?

– Боже! Нет, конечно! – восклицает девчонка, качая головой. – По-моему, он сух, как дырявый бочонок. Тоже мне, выдумали!

– А как зовут того парня, что тебе нравится? – спрашиваю ее.

– Это Эдди Баулис, – отвечает девушка. – Он работает в лавочке Кросби. Едва зарабатывает тридцать долларов в месяц. Элла Ноакс когда-то по нему сохла.

– Старик Мак сказал мне, – говорю я, – что свадьба сегодня в шесть.

– Да, именно в это время, – подтверждает она. – В нашем доме.

– Ребоза, – убеждаю я, – послушай. Если бы у Эдди Баулиса была тысяча долларов – а, заметь, на эти деньги можно купить собственную лавочку – так вот, окажись у Эдди Баулиса такая спасительная сумма, согласилась бы ты обвенчаться с ним сегодня в пять вечера?

Девушка с минуту смотрит на меня, и я чувствую, какие терзания она испытывает – как любая женщина в подобной ситуации.

– Тысяча долларов? – переспрашивает она. – Конечно, согласилась бы.

– Пошли, – говорю я. – Пошли к Эдди.

Мы подошли к лавочке Кросби и попросили Эдди. Вид у него был почтенный и веснушчатый, и его просто бросило в жар и в холод, когда я изложил ему свое предложение.

– В пять вечера? – спросил он. – За тысячу долларов? Ой, не будите меня! Я все понял, вы богатый дядюшка, отдыхающий от торговых дел в Индии! Я выкуплю магазин у Кросби и займусь им сам.

Мы зашли в лавочку и переговорили со старым Кросби. Я выписал чек на тысячу долларов и вручил ему. Если Эдди и Ребоза обвенчаются сегодня в пять, он отдаст им этот чек.

А потом я благословил их и пошел побродить по лесу. Присев на бревно, я принялся размышлять о жизни, о старости, зодиаке, женской логике и различных перипетиях нашей жизни. Я мысленно поздравил себя, что, кажется, мне удалось спасти старика от приступа бабьего лета. Я знаю, что когда ему полегчает и он скинет свои сумасбродства вместе с лакированными ботинками, сам же еще спасибо скажет. Удержать старину Мака от подобных выходок, – размышляю я, – да это стоит не одну тысячу долларов. А больше всего я радовался тому, что Мак теперь изучил женщин, и ни одна из них теперь не проведет его своими выходками и уловками.

Было что-то около половины шестого, когда я вернулся в дом. Я вошел и вижу – старина Мак развалился в своем кресле-качалке, ноги в голубых носках на подоконнике, на коленях «История цивилизации».

– Что-то не слишком похоже, что у тебя свадьба в шесть, – говорю я как можно более невинным тоном.

– О, – говорит Мак и тянется за табаком, – все было перенесено на час назад. Мне прислали записку, что время поменялось. Все уже свершилось. А где ты так задержался, Энди?