Антоний Оссендовский - Ленин

Были это грустные, страшные рассказы. Клочки, крупинки правды тонули во мгле домыслов и тайной, мистической фальши.

– Страшные знаки показались на небе… Крест, низвергаемый змеей… меч огненный… бледный наездник на рыжем коне. Ангел с дымящимся подсвечником. Антихрист пришел и заложил на земле свое государство. Видел его во сне благословенный отшельник Аркадий из Атоса. Два тот Антихрист имеет обличия: одно Ленина, другое Троцкого…

– Боже, смилуйся над нами! – вздыхали крестьяне.

– Сначала Антихрист поднял руку на помазанников Божьих. Умер уже смертью мученической наш царь несчастливый, брошенный слугами неверными, скоро, видать, падут в прах цезарь австрийский, цезарь немецкий, а после них другие. Царя, мученика, убили… и голову его послали в Москву… в Кремль. Ленин плевал на нее, и Троцкий плевал, а потом в печи сжигал. Когда они это делали, буря страшная безумствовала и всех в ужас погрузила. В Кремле пугала позже, в течение девяти дней. Красноармейцы видели блуждающие по ночам бледные, гневные, зловещие призраки… Патриарх Филарет… Первый царь Михаил Федорович… царь Иван Грозный… Убитый татарином Годуновым Димитрий, младенец… суровая царевна София… могучий Петр Великий с тяжелой палкой в руке. Позднее кара Божия настигла Ленина. Раненный выстрелом, умирает. Видения имеет кровавые, мечется, срывается с ложа и воет по ночам: «Спасите, захлебнусь кровью… уже заливает весь Кремль!». Верные солдаты спасли в Екатеринбурге молодого царевича и царевну Татьяну, ту, которая милосердная была для раненых солдат. Монах из Валаама Флориан вывез из Алапаевска останки убитой милой Богу Великой Княгини, набожной монахини Елизаветы Федоровны, и похоронил ее недалеко от Иерусалима, в Святой Земле. У ее могилы чудеса появляются: выздоровления больных, пророчества ясновидения, утешение отчаявшихся. Наследник трона, царевич Алексей, скрывается в Сибири и находится под опекой славного вождя Колчака, который скоро выгонит большевиков за Урал и на Москву пойдет. Французы и англичане уже в Мурманске, в Архангельске, Одессе и помогают нашим…

Говорил и говорил, разнося тревожные и запутанные вести по угнетенным деревням, живущим в отчаянии и страхе.

Пробегали Россию какие-то старухи, страшные, прокаженные, лишенные носов и губ, полубезумные. Шелестя охрипшими, съеденными болезнями горлами и потрясая руками над седыми, растрепанными головами, шипели, как совы:

– В Киевской Лавре большевики повыбрасывали из могил останки божьих святых, черепа и кости умерших отшельников, в течение веков сочащиеся благовонием, иконы чудесные, осквернили святыни и сожгли. Латыши, финны, венгры и китайцы мучают, убивают епископов и попов, вешают монахов на придорожных деревьях, садят на кол, над монахинями делают безобразия… В день Пасхи стреляли по патриарху Тихону, и он, хотя раненый, не прервал богослужения и произнес громким голосом: «Христос воскрес, аллилуйя!», кровь свою Богу Отцу и Сыну Его со слезами пожертвовал! Антихрист властвует, владыка всякой греховности и злобности дьявольской. Знаки видимые и голоса тайные призывают: «Поднимайся, Народ Божий, потому что в нем только сила, надежда и спасение!».

Тайные старухи исчезли, как серые быстрые мыши, бежали дальше, разнося тревожные рассказы, пробуждающие мрачный ужас, ослабляющие душу, прокрадываясь, как ночные призраки, распространяли страх от солнечных рощ Крыма даже до пустынных, покрытых тундрой берегов Белого моря. Сеяли мистический трепет.

– Антихрист пришел… – шептали темные крестьяне. – Погибель, смерть идет, гибель рода человеческого. Кто же нас защитит? Кто поборет врага Христового? Горе нам! Горе!

Со стоном и вздохами впадали они в апатию, в отчаяние, отбирающее остатки сил и мысли. Выглядывали архангелы наказующие с огненным мечом и золотой трубой, призывающей на Последний Суд перед Концом Света.

В деревне, где пребывал Григорий, дела становились все хуже. Комиссары из «бедноты», видя испуг и смиренное безразличие, начали измываться над населением. Дергали за бороды стариков, глумились над престарелыми крестьянками, устраивали с ними дикие, развратные оргии, одаривая штуками легкого цветного ситца, пестрыми платками и лентами.

Подавленные однообразной, убогой и нищей жизнью, женщины быстро поняли свою ситуацию. Были желанными, следовательно, могли этим воспользоваться. Лишенные прочных моральных принципов, скоро перешли они телом и душой на сторону победителей. Новые несчастья свалились на деревню. Рушились, как испарения над лугами, семейные традиции, старые добрые обычаи.

Рядом с хатой, где поселился Григорий Болдырев, стоял дом некогда богатого крестьянина, Филиппа Куклина. Совершенно разоренный комиссарами, Куклин впал в отчаяние. Его единственной опорой стала жена, молодая решительная Дарья. Никого не опасаясь, ругала она власти, сыпя досадные слова, как из рога изобилия.

Красивая баба со смелыми глазами и белыми ровными зубами попала на глаза секретарю крестьянского совета. Под каким-то выдуманным предлогом заманил он ее к себе и задержал на гулянку с музыкой, водкой, танцами. Дарья вернулась домой пьяная, веселая, разыгравшаяся.

На упреки и замечания мужа она махала рукой и повторяла:

– Плевать мне на тебя и на нашу жалкую жизнь! Хоть недолго, а наслажусь жизнью! Хочу жить для себя…

Отчаявшийся муж ударил ее раз и другой.

Дарья той ночью убежала из дому. Напрасно искал ее обеспокоенный крестьянин. Появилась она спустя три дня и принесла с собой бумагу, утверждающую развод, полученный по ее требованию.

Куклин пошел с жалобой в крестьянский совет.

– Такой закон! – воскликнули комиссары со смехом. – Каждый может разводиться и жениться, хотя бы на время одного дня. Ты не имеешь теперь никакой власти над женой! Если сделаешь ей что-то плохое, заключим тебя в тюрьму. Теперь конец невольничеству женщин! Они являются свободными и равными нам!

Крестьянин убеждал, уговаривал, умолял Дарью, чтобы вернулась домой.

– Я свободная! – отвечала она, блестя зубами. – Нравится мне наш новый секретарь. За него пойду!

– Выходи лучше за меня! – буркнул муж.

– Во второй раз?! – воскликнула она. – Нет глупых!

Куклин ходил мрачный и молчаливый. Пережевывал какие-то тяжелые мысли. Наконец, перешли они во взрыв дикой необузданной ярости. Схватил неверную, легкомысленную жену, связал и бил долго, методично, следуя «мудрости народной»: «бей и слушай, дышит ли; когда перестанет, полей водой и снова бей, чтобы чувствовала и понимала!».

В течение двух дней мучил он Дарью, а когда освободил ее от веревок, погрозил пальцем и, хмуря лоб, буркнул:

– Теперь мое сердце легкое. Можешь идти… И помни, если подашь жалобу, убью до смерти, и никакой комиссар, и даже сам Ленин тебя не защитит! Помни!