Антоний Оссендовский - Ленин

Товарищи молчали.

Ленин чувствовал, что вера в него развеивается, как утренний туман под порывами ветра. Он должен был выбросить на стол новую карту, чтобы сейчас же захватить воображение комиссаров, оградить их перед последними сомнениями.

Карты этой, однако, у него не было. Охватило его внезапно ужасное безразличие. Чувствовал потребность в отдыхе, одиночестве и молчании. Холодно попрощался он с товарищами и пошел в свою комнату. Лег на канапе и ни о чем не думал. Был он смертельно усталым.

Кто-то постучал в дверь и вошел.

Дежурный офицер с поста подал телеграмму.

– Председателю Совнаркома, секретно! – доложил он.

Ленин разорвал конверт и взглянул на подпись. Телеграфировал

председатель Украинского Совета Совнаркома, донося, что крестьяне в нескольких областях перерезали «бедноту», поубивали комиссаров, учителей, коммунистов и разграбили продовольственные склады. «Послал карательные отряды, чтобы принудить крестьян к повиновению и реквизировать у них пшеницу. Три деревни сравняли с землей», – закончил свое донесение высокий чиновник нового правительства.

Создалась наиужаснейшая ситуация. Совет комиссаров выступил открыто против крестьян. Обаяние Кремля и личное очарование Ленина должны были исчезнуть бесповоротно.

Владимир Ульянов-Ленин в своем кабинете в Кремле.

Фотография. Начало ХХ века

– Что делать? – шептал Ленин. – Крестьянам не нужны ни западные товарищи, ни восточные! Ничем их не интересует электрификация и движение коммунизма вперед! Требуют мира, нормальной работы, хлеба, товаров. Я не могу им этого дать! Должен был бросить крестьянству сто тысяч тракторов, запустить фабрики. Ха! Мистер Кинг… рассказывал о могучих машинах, но позже отошел от меня и даже не оглянулся! Мистер Кинг!

У дверей стоял, вытянувшись, офицер, ожидая приказов.

Ленин вскочил на ноги и крикнул с бешенством:

– Уйди!

Офицер выскочил, испуганный.

Ленин бегал по комнате и, прикладывая кулаки ко лбу, кричал хрипло:

– Дайте мне сто тысяч тракторов, машины для фабрик, усердных рабочих, квалифицированных, гениальных инженеров, и все заработает!

Вошел возный, который обычно топил печи, и, смеясь украдкой, буркнул охриплым голосом:

– Сегодня холодно вам будет спать, товарищ! Уголь в Москву не доставили. Людишки толкуют, что где-то около Харькова голодные железнодорожники бастуют и поездов не пропускают. Ха, как брюхо сожмет, то у человека всяческая дерзость проявляется. Холодно вам будет, товарищ, так как мороз начинается.

Ленин подошел к нему и посмотрел в глаза.

– Если не будешь топить, то не шляйся по дому… «Товарищ»!

Вытолкнул его и захлопнул двери.

Ленин долго прислушивался; наконец, выругался, заткнул уши пальцами и бегал по комнате, воя: «О-о-о! Мистер Кинг! Мистер Кинг!».

Месяцы уплывали и проходили, как злой сон. Из тяжелой мглы, висящей над Россией, показывались ужасные апокалиптические фигуры и метили свой след кровью.

Ленин не видел этого, сидя в затишье Кремля.

Однако не только над населением нависла невыносимая, ядовитая мгла. Всевластный диктатор, опирающийся на преданную ему безусловно Коммунистическую партию, окруженный верной гвардией, ощущал ее, быть может, во сто крат болезненней.

Сто двадцать миллионов россиян с течением времени дошли до ужасного, хотя и естественного безразличия. Ничто их уже не могло привести в ужас. Смертельное наказание не производило никакого воздействия, перестало быть бичом, вынуждающим к исполнению приказов пролетарской власти. Одни умирали, другие, с полным спокойствием ожидая смерти, пассивно сопротивлялись воле правящей партии, притесняющей их все беспощадней. Россия еще не имела сил для нового восстания, была ужасно измучена. Крестьянин, рабочий, интеллигент знали, что нет никого, кто мог бы взять в могучие ладони руль государства после народных комиссаров, если бы толпа отчаявшихся людей растерзала их на улицах Москвы и Петрограда. Кто жил, сжимал зубы и ждал чуда, без волнения идя к стенке, видя смерть близких и на оплакивание их не находя уже в себе слез.

Ленин переживал другие муки, быть может, худшие, во много ужаснее, так как долгие и никогда не прерываемые. Видел падение своего дерзкого плана. Спасал его, как мог, ценой своей революционной совести, обаяния и влияния.

Был вынужден впустить иностранный капитал; террором вынуждал рабочих работать; капитулировал почти ежедневно перед крестьянством, которое, поборов «бедноту», все быстрей и выразительней творило новую, могущественную в количественном отношении буржуазию. «Земля» выделила из своего муравейника людей осмотрительных, хитрых и решительных. Умели они уже оказывать давление на всякие большевистские учреждения и даже их видоизменять.

Разражались восстания то на Кавказе, то в Туркестане и среди киргизов. По правде сказать, подавляли их со всей жестокостью, но вызывали они вредное для России впечатление за границей и будили надежду в других народностях, угнетаемых Московским правительством. Города, промышленность и сами комиссары оказывались в зависимости от благосклонности крестьян, кормящих их неохотно, под принуждением и угрозой. Кровавая работа ЧК после убийства католического священника, прелата Будкевича, вызвала возмущение всего цивилизованного мира. Ленин был вынужден реформировать это учреждение, создавая видимость новым обликом и названием.

Диктатор интуитивно чувствовал, что внутри партии растет сомнение в его непогрешимости, что группа товарищей со Сталиным и Мдивани во главе выступает с острой критикой шаткой политики Совнаркома. Мечтал о возможности новой войны, в ходе которой всяческие методы управления страной нашли бы легко объяснения и оправдание.

Иосиф Сталин, Владимир Ульянов-Ленин, Михаил Калинин.

Фотография. Начало ХХ века

Предлогов к войне, несмотря на не утихающие никогда угрозы, злодеяния и интриги Кремля, не было. Европа поняла, что большевизм попал в собственные сети, и спокойно ждала окончательного розыгрыша.