Антоний Оссендовский - Ленин

Мужчины пошли после обеда на работу, а женщины принимали в соседней комнате клиенток, которые шумели, были требовательны, но в обществе двух снисходительных и доброжелательных женщин замолкали и начинали вежливо советоваться.

Когда Петр обратил на это внимание госпожи Сергеевой, она ответила:

– Мы пользуемся уже среди наших клиенток, жен видных комиссаров, настоящим душевным расположением. Они рассказывают нам о том, что печалит и беспокоит их. Особенно опасаются они постоянной слежки властей по причине взглядов жен комиссаров. Бывали случаи, что происходили разводы по принуждению. На этом фоне разыгрывались тяжелые драмы, даже самоубийства. Между прочим, жена завоевателя Петрограда, Антонова-Овсиенко, когда за вредные взгляды ей был дан развод, убила двоих детей, а себя сожгла. Коммунисты тоже были людьми и терпели порой больше, чем мы от давления правящей группировки. Бедные, очень несчастные, так как не хлебом только должен жить человек, а они по-другому не умели.

Инженеры распрощались с приятелями и возвращались домой. Шли они узкой уличкой, которая, как грязный желоб сточной канавы, бежала среди черных наклонившихся деревянных домишек.

Из-за угла выдвинулась мрачная похоронная процессия. Белая, ужасно худая кляча, двигая отчаянно лбом и сопя тяжело, с трудом тянула телегу со стоящим на ней неуклюжим, сбитым из каких-то нестроганых досок, гробом. Сквозь щели его выглядывала солома и какие-то белые лохмотья. Рядом с лошадью шел бородатый человек и все время хлестал ее кнутом. За телегой шествовало несколько подавленных фигур.

Внезапно лошадь зашаталась и рухнула на землю. Она брыкала ногами и постоянно пыталась поднять тяжелую голову, напрягая длинную худую шею. Напрасно бородатый человек хлестал клячу, замахиваясь кнутом, напрасно пинал ее ботинками на толстой подошве в раздутое брюхо; не помогли попытки людей, сопровождающих покойника. Белая кляча уже пришла к своему жизненному концу, она взбрыкнула еще несколько раз, вздрогнула, издала свистящий хрип и внезапно, вытягивая шею и ноги, окоченела.

– А, падаль проклятая! – выругался бородач и в отчаянии швырнул кнут на камни.

Люди коротко посовещались. Сняли гроб с телеги, поставили его на плечи и, сгорбившись, пошли к месту вечного упокоения дорогого существа.

Рыдания прекратились. Тяжело дыша и спотыкаясь на выбоинах мостовой, люди исчезали в темных изгибах улицы.

Бородатый человек стоял мгновение, ругаясь и чеша затылок, наконец, поднял кнут и ушел.

Молодые инженеры шли за ним поодаль, направляясь в центр города. Вдруг услышали за собой приглушенные голоса. Они обернулись и остановились в изумлении.

Из черных убогих домишек выскочили жители. Как стая голодных собак, столпились они у конского трупа. Через мгновение они набросились на него. Блеснули топоры и ножи, раздались крики и проклятья. Люди вырывали друг у друга из рук окровавленные куски конской падали и отбегали. Маленькая девочка скакала на одной ножке и грызла дымящийся кусок, попискивая хищно.

– Сотворил Бог человека по образу и подобию своему, и вдохнул в него Духа своего! – шепнул Григорий и вздрогнул.

Петр ничего не ответил. Заскрежетал только зубами и побежал, не оглядываясь.

В номере гостиницы, где были размещены делегаты-специалисты, нашли они присланные им материалы прений заседания. После ужина начали они просматривать стенограммы и протоколы, когда кто-то постучал в дверь.

Вошел чиновник милиции. Обычно такие визиты не были приятны, следовательно, Болдыревы посмотрели на него холодным резким взглядом. Милиционер внезапно рассмеялся громко.

– Не узнали меня? – воскликнул он. – Я инженер Буров.

– Буров! Степан Буров! – выкрикнули Болдыревы, приветствуя старого знакомого. Откуда ты тут взялся и почему в такой роли?

– А что мне оставалось делать, мои дорогие? – засмеялся милиционер. – Фабрики сдохли, а я не имел намерения следовать их примеру, следовательно, нырнул в милицию, как инспектор за зданиями и городскими сооружениями. По правде говоря, не имею с этим много работы! Пишу ежедневно два или три протокола, что тот или другой дом только ждет того, чтобы завалиться, что канализация не действует, так как ее закупорили покойники. Людишки зимой укрывались в этих каналах и умирали себе поодиночке.

Коллеги разговаривали долго, затем Буров встал и произнес:

– Должен идти. Сегодня я назначен для осмотра разных подозрительных мест. Власти опасаются, не рухнут ли здания на головы гостей таких весьма полезных учреждений. Может, хотите, пойдем вместе? Это стоит посмотреть!

Григорий отказался, но Петр согласился тотчас же. Они вышли в город и зашли в канцелярию милиции. Буров махнул рукой на трех солдат, играющих в карты на лавке.

– Мои подчиненные! – шепнул он, подмигивая. – Сообщу тебе, коллега, парни хоть куда! Потерла их жизнь, помяла, как пекарь тесто. Сдается, что перед войной проводили они жизнь на каторге. Преступники, ну а теперь – агенты общественной безопасности!

Солдаты в это время одевались, затягивая ремни с висящими на них револьверами и прицепляя сабли.

Недалеко от улицы Кузнецкий мост Буров задержался перед темным двухэтажным домом и постучал в дверь.

Долго никто не отвечал. После третьего звонка на лестнице раздался топот босых ног. Двери, закрытые на цепочку, раздвинулись, и испуганное лицо выглянуло через щель.

– Открывай, не то буду стрелять! – буркнул один из милиционеров, нажимая на дверь ногой.

Они вошли по лестнице на второй этаж и позвонили снова. Кто-то открыл латунный глазок в дверях, и раздался голос:

– Ах, товарищ Буров!

Они вошли в прихожую, а оттуда в большой зал, ярко освещенный ацетиленовыми лампочками. Окна были наглухо закрыты, на полу лежал красивый, пушистый ковер, заглушающий шаги.

В зале было около ста гостей. Они играли в карты, рулетку, домино. Кучи золотых монет, целые горсти бриллиантов и дорогих камней, перстней, брошек, браслетов, пачки долларов и английских фунтов стерлингов переходили из рук в руки. Разодетые, увешанные драгоценностями полунагие женщины в разнузданных позах сидели и лежали на канапе и в креслах бесстыдно и вызывающе. Нагие девушки разносили шампанское, ликеры и кофе… Время от времени тот или иной из гостей делал знаки глазами и исчезал с одной из женщин в глубине коридора; другие шептали что-то на ухо прислуживающим девушкам и переходили с ними в боковые комнаты.

В маленьком зале играла пианола, танцевали какие-то пары; метались и дрыгали ногами развратно и сладострастно под взрывы смеха и восклицаний подвыпивших зрителей.

– Что это такое! – шепнул Петр, касаясь плеча Бурова.

– Для тебя – все, что хочешь; для меня – «дойная корова»! – ответил он со смехом. – Однако как коллегу остерегаю тебя: не играй, так как здесь сидит шулер на шулере; с любовью тоже нужно быть осторожным. Вот, например! Видишь эту красивую грозную брюнетку? Это княжна, настоящая княжна с очень древней родословной. При императорском дворе пользовалась большим успехом. Не успела удрать за границу, пришло ЧК и все, что с ней связано… Попробовала улицу… а позднее нашла этот приют, содержащийся иностранцем, очень нужным власти. Княжна больная… ну, знаешь, какой болезнью можно страдать в таком заведении. Не лечится, и если пожалует сюда какой-то комиссар, искусит бедняка и… заразит. Призналась мне как-то по пьяни, что теперь только таким путем может мстить за Россию… Патриотка! Ха, ха!