Антоний Оссендовский - Ленин

– Эти женщины здесь живут? – спросил Петр.

– Нет! – ответил милиционер. – Ты на банкете у армянского богача из Турции, Аванеса Кустанджи, среди его приятелей и гостей. Видишь тот столик у окна? Там шулеры проигрывают сию минуту тысячи долларов этому красному кабану. Это немецкий хозяин фабрики. Он выиграл много, и бедняга не знает, что проиграет все, что заработал в России, так как продал большую партию аспирина, сальварсана, опиума и кокаина. В этом есть политическая идея, мой дорогой! У нас НЭП, или Новая Экономическая Политика. Допускаем иностранные капиталы, но доходы с них, поскольку их нельзя конфисковать, реквизируют «частным» способом шулеры или эти красивые и небезопасные куртизанки, в конце же достойный Кустанджи заберет свою дань.

Петр Болдырев рассматривал зал.

У входа милиционеры Бурова пили коньяк и заедали хлебом с колбасой. У столиков велась игра, крутились деньги, бриллианты и бокалы с вином. Маленькие, нагие девчонки сидели на коленях гостей и бесстыдно прижимались к ним, детскими голосочками напевая неприличные песенки и рассказывая похабные анекдоты.

По залу прохаживался улыбающийся Кустанджи, огромный, похожий на слона армянин. На лоснящееся лицо, покрытое красными пятнами и язвами, свисал толстый, фиолетовый нос, закрывающий верхнюю губу. Маленькие черные и хитрые глаза светились хищно, все видя и за всем наблюдая.

Он подошел к Бурову и произнес пискляво:

– Сегодня скверный день… Никакого заработка!

– Вижу! – ответил весело милиционер. – Жалею вас, товарищ, сегодня! Заплатите мне только триста долларов. Мелочь по сравнению с тем, что немец Брандт оставил у вас двадцать пять тысяч долларов, а этот молодой американец, который красиво танцует и свистит, самое меньшее пятьдесят тысяч. А другие? И то, что промелькнет через кабинетики и черный будуар прекрасной мадам Кустанджи? Нет! Триста долларов – это мелочь…

– Ай-ай-ай! – запищал армянин. – Товарищ быстро станет миллионером, как Ротшильд!

Женская мода времен НЭПа.

Открытка 1920 года

– Тогда к вам на банкет и раут не приду! – парировал Буров, хлопая хозяина по плечу.

Кустанджи протолкнул в карман куртки милиционера пачку банкнот.

– Напишу протокол, что проведенная ревизия не нашла ничего заслуживающего наказания, – произнес Буров. – Хочу показать моему приятелю ваш маленький дворец, товарищ Кустанджи!

– С удовольствием приглашаю! Может, вина, коньячку? – предложил армянин.

– Нет, благодарим… мы совершенно не пьющие! – засмеялся Буров.

– Ай-ай-ай! Напрасно! – чмокая громко, бормотал Кустанджи. – Может, завтра уже не будете жить, почему же ограничивать себя… Ай-ай-ай!

Армянин подбежал встречать новых гостей. Были это совершенно простые люди, но их грязные, хищные лица и смелые глаза обращали на себя внимание.

– Хи, хи! – тихо засмеялся Буров. – Весело здесь сегодня будет! Прибыли бандиты, а с ними сам атаман Челкан. Не бойся! Эти джентльмены никого не будут грабить. Вчера удалось им одно доходное мероприятие. Пришли развлечься, играть в карты, гулять, потому что куда девать деньги? Следовательно, завтра попадут в руки ЧК; сами пойдут к стенке, а деньги, если что-то от них останется, в карманы товарища председателя этого весьма уважаемого учреждения!

– Как я понял, этот Кустанджи дал тебе… взятку? – шепотом спросил Болдырев.

– Фу, какое буржуазное слово! – возразил со смехом Буров. – Заплатил мне выкуп. И что ты думаешь, что я всю жизнь намереваюсь провести в этом коммунистическом болоте? О нет, мой дорогой! Скоплю себе несколько тысяч долларов и удеру за границу. С меня хватит этих преступников и обманщиков!

Петр смотрел на коллегу удивленно. Жизнь и его согнула и переделала на свой манер – по-другому, чем его, брата Григория и семью Сергеевых.

С неприязнью взглянул он на Бурова, но сейчас же пришли ему в голову слова Евангелия: «Не суди и не будешь судим».

Он спросил коллегу уже спокойным голосом:

– Как это может быть, что бандиты входят в ресторан, в котором находится милиция?

– Ха, ха! Они знают, что уж Кустанджи и эти дела обделывает спокойно! – засмеялся Буров. – Но пойдем! Покажу тебе ресторан.

Он заслуживает осмотра! Я убежден, что ничего подобного не существует на целом свете. Может, в Буэнос-Айресе, так как Кустанджи клянется, что подражает наилучшим аргентинским эталонам. Думаю, однако, что лжет…

Они шли длинным коридором. С его обеих сторон тянулись комнаты, красиво украшенные коврами, восточными тканями, узорчатыми подушками, зеркалами. Двери, занавешенные прозрачными драпри, позволяли видеть все, что делалось в полутемных храмах разврата. Сюда приходили гости из игрового зала и из дансинга, приглядывались с любопытством, с возбуждением в глазах, и громко привлекали внимание, шутя и смеясь.

– Страна, в которой разврат господствует так бесстыдно, обречена на гибель! – удивительно серьезным голосом заметил Буров.

Петр с изумлением поднял на него глаза.

Милиционер, не меняя тона и глядя угрюмо, сказал:

– Искоренили веру, позапирали и обесчестили церкви, святые иконы продали заграничным музеям. Своей религией сделали насилие и разврат. Это должно быть отмщено! Тем более, что Ленин совершенно искренне, как фанатичный аскет, ведет жизнь морально, скромно и просто, верит непоколебимо, почти безумно, что стремится к счастью человечества. Есть в этом всем дьявольская фальшь, одуряющая людей отрава, туманящая мозги и парализующая волю. Если бы Ленин пришел к Кустанджи, не сомневаюсь, что пальнул бы в лоб ему, а потом также себе!

Они подошли к «черному будуару». Был это большой зал с громадной люстрой под потолком. Стены, драпри, ковер – все было черным. На этом мрачном фоне в белых рамах висели темные гравюры, представляющие порнографические сцены, жуткие, изысканные, пронизывающие дрожью.

На низких оттоманках, грудах подушек и просто на ковре лежали гости, сжимая в объятиях нагие, гибкие тела молодых девушек. Их белые тонкие плечи маячили все время, словно японские шелковые вышивки на черном фоне. Лениво, медленно наклонялись они над столиками и вбрасывали в высокие фужеры с ликерами мелкие пастилки кокаина или подавали серебряные табакерки с одуряющим порошком для нюхания.

Гости медленно впадали в блаженное состояние полуобморока. Сжимая маленьких развратных девчонок, лежали они с погруженными в мечты лицами и широко открытыми глазами, которые видели перед собой бледный призрак смерти. Некоторых охватывало неистовое бешенство, заставляло кричать, взрываться смехом, рычать как зверь. Эти бросались на прислугу, царапали их белые тела, грызли тонкие шеи и сжимали в сладострастных объятьях, возбуждаясь стонами и криками боли.