Антоний Оссендовский - Ленин

Все мысли и чувства утонули в сознании необходимого общего движения, безымянного геройства, не требующей награды жертвы.

В конце улицы шли два военных отряда.

Шеренги развернулись и остановились. Раздались слова команды. Лязгнули винтовки, переброшенные в руку.

– Расходитесь, иначе будем стрелять! – шепелявя, крикнул офицер-латыш, командующий отрядом Красной Гвардии.

Сплоченная в одно целое, погруженная в молитву толпа не дрогнула, не поколебалась, не задержалась ни на минуту. Непоколебимой стеной двинулась прямо на латышей.

– Раз! Два! – крикнул офицер пронзительно.

Заскрежетали замки винтовок. Уже головы нагнулись к прикладам, уже офицер поднял саблю для сигнала, когда из шеренг второго отряда вырвался отчаянный крик:

– Товарищи! Защитим наших братьев от латышей! Мы здесь на своей земле, не эти чужаки!

Снова лязгнули карабины, заскрежетали замки и блеснули стволы, направленные на красногвардейцев.

– Опустить винтовки! – скомандовал офицер-латыш. – Налево, марш!

Латыши, чеканя шаг, быстро удалились.

Русские солдаты сняли шапки и, закинув карабины на плечо, пошли перед крестным ходом. Их голоса переплетались с хором набожных, поющих:

Процессия плыла улицами измученной Москвы, пересекала площади, вбирала новые толпы взволнованных торжественными мгновениями людей, соединялась с другими процессиями, выходящими из ближних и дальних церквей, и шагала дальше, предшествуемая мерно и твердо ступающими солдатами к Воротам, из которых, утопая в глубокой фрамуге, выглядывал темный лик Матери Божией Иверской.

Толпа в молчании упала на колени. Тишь залегла вокруг.

Епископ Никодим, высокий, вдохновенный, поднялся, благословил погрузившихся в молитвы и произнес:

– Мир вам!

Толпа стала рассеиваться, исчезая в боковых улицах.

Несколькими минутами позже площадь опустела. Раздавались только шаги солдат, стоящих в карауле.

Два караульных приблизились друг к другу.

– Смелый наш народ, когда дело идет о вере!.. – пробормотал один. – Прежде латыши, финны и китайцы могли встретить его по приказу комиссара пулеметами.

Другой усмехнулся загадочно и возразил:

– Не осмелились… струсили…

Первый солдат задумался, внимательно глядя в глаза товарища.

– Христос воскрес, брат… – шепнул он немного погодя, снимая шапку.

– Воистину воскрес! – отвечал другой.

Они подали друг другу руки и трехкратно расцеловались так, как научила их в детстве мать.

Воскресенские (Иверские) ворота. Фотография. 1931 год

Ленин минуту назад выслушал доклад профессора ветеринарного института. Он думал об этом и шептал:

– Это ужасно! Это перчатка, брошенная всему цивилизованному миру! Природа выпускает на свет ужасных чудовищ!

Он начал вспоминать повествование профессора.

– Он открыл новые бактерии. Вырастил их… ЧК предоставило ему «живой материал»… восемьдесят политических арестантов. Он проверил на них действие своих бактерий. Они вызвали паралич и умертвили их в течение нескольких минут. Он намеревается помещать их в бомбах, бросаемых с самолетов. Безотказное, эффективное оружие! Восемьдесят человек уже умертвил. Ученый-изверг. Палач! Как Дзержинский.

– Как ты сам… – раздался неуловимый ухом шепот.

Он бросился в кресло.

Страдание искривило ему лицо. Раскосые монгольские глаза вышли из глазниц.

Охватила его испытываемая все чаще мучительная головная боль. Казалось ему, что голова выкована из тяжелого камня, и из одного только места пылающим потоком вырывались хаотические, запутанные, мучительные мысли.

«Сталин – мечтающий об укреплении России в хаосе революции, несмотря на последние потери. Рыков – всегда пьяный, критикующий диктатуру пролетариата. Упорные крестьяне, объединяющиеся все более. Профессор с бактериями, зубами вырывающий сердца восьмидесяти политических арестантов. Бунт в тюрьме Соловецкого монастыря и истребление заключенных в ней людей. Неработающие фабрики… Голод… Социализм через два месяца!».

Крикнул и рухнул на пол.

Нашли его лежащим без движения и быстро перенесли на кровать…

Врачи осматривали его и исследовали долго.

– Паралич правой стороны тела…

Долгие месяца болезни, безнадежно однообразные, нудные. Смертельная усталость и безразличие, прерываемые атаками головной боли, не покидали его и обессиливали душу.

Однако начал он постепенно ходить, приглашал к себе комиссаров, разговаривал с ними, советовал, диктовал декреты, статьи, проглядывал заграничную корреспонденцию, читал газеты.

Слабое тело не могло истребить духа. Он горел, как догорающий костер, поддерживаемый порывами вихря; из-под куполообразного черепа вырывались череды мыслей, словно крысы, покидающие тонущий корабль.

Владимир Ульянов-Ленин во время болезни в Горках. Фотография. 1923 год

Еще раз все сжимал в руке, и никто из тех противников, к которым он обращался глухим голосом, полным непоколебимой уверенности, не мог не признать, что и теперь Ленин «Россией управляет рукой, разбитой параличом».

Он ясно видел пробитую дорогу и ту, которая исчезала перед ним все чаще. Он уничтожил все, что было творческим, способным для полета мысли, для настоящей работы над счастьем человечества; унизил оставшуюся душу, сердце, моральность и разум до убогого уровня наихудших, наитемнейших истин, разбудил жажду, дикие инстинкты; с их помощью разрушил дело творцов, а когда настала минута строительства, остался один с неподвижной рукой правой и ногой, с этой страшной болью, когда разрывает и разносит мозг, с этим мучительным сознанием близкой смерти.

Он передал власть рабочему классу, выбравши из него самых дерзких, самых хищных, опираясь на людей чужой крови, чтобы они ни в чем не раскаивались, ни для кого не имели милосердия.

Теперь Сталин…

Ах, Сталин, горячий грузин, молчаливый, как скала, загадочный.

Он идет его следами – Ленина. Он разрушил Россию, истребил династию, замучил миллионы людей, опираясь на несколько тысяч преданных ему коммунистов.

Сталин увидел пропасть, к которой направляется партия, бессильная вынести и потянуть за собой измученное тело России; создал партию в партии, стал вождем пролетарских бюрократов, разбил построенное Лениным здание коммунизма, опирающееся после безуспешного усилия на всемогущую «землю», которую дерзкий диктатор ничем не мог побороть.