Антоний Оссендовский - Ленин

Этот же самый вопрос читал Ленин в глазах Крупской и Зиновьева. Он поднимал голову, прислушивался, бдительный и хищный. Сдавалось, что это дикий зверь принюхивается и подстерегает, чувствуя приближающуюся добычу.

Щурил раскосые глаза, потирал руки и шептал прозорливо:

– Большая война неизбежна… Предчувствую ее каждой частицей души. Слышу ее тяжелый ход, и с каждым днем ее твердые шаги раздаются все громче, ближе. Приближается наше время! Время окончательной борьбы и победы!

Ничего больше не говорил. Больной, бледный, голодный, в потертой одежде, бежал он в библиотеку, читал, писал, как если бы опасался, что не успеет вовремя закончить работу, потому что того и гляди настанет минута необходимого действия, борьбы, для которых он – нищий, убогий эмигрант – старательно собирал, систематизировал и оживлял лозунги, складывал «священную книгу» новой веры, оружие для битвы и инструмент для уничтожения вражеской крепости.

После тяжелых лет угнетения совесть порабощенного российского народа начала пробуждаться. На далекой сибирской реке Лене эксплуатация и издевательство капитала привело к восстанию рабочих на золотых рудниках. Эхо полицейских выстрелов по безоружным людям понесло мрачную, раздражающую весть над бескрайними равнинами России. Отвечали им брожения в фабричных центрах, в кругах интеллигенции, в Государственной Думе, в российской и заграничной прессе. Власти уступили, и тотчас же революционные элементы заняли новые территории. В Петербурге и Москве появились легальные, хотя и крайние газеты «Звезда», «Правда» и «Мысль».

Ленин выпустил целое море своих статей.

Пробуждал в партийных товарищах гаснущую веру в возможность революции социальной, внушал отвращение к парламентаризму; приводил новые обвинения, осуждающие противников; утверждал, что западный социализм прогнил месте с легализмом социал-демократов. Швырял дерзко в лицо всего мира перчатку, заявляя, что только российский пролетариат революционный имеет силу для разрушения старого, отжившего, тонущего в маразме общества и выведения человечества на дорогу настоящего прогресса, идя во главе трудящихся всех рас и народов.

В этот период оживающего движения партия потребовала от Ленина, чтобы поселился он поблизости от российской границы, потому что нуждались постоянно в его советах и руководстве. В это время он покинул Париж и поселился пока что в Праге.

Ежедневно прибывали сюда товарищи из Петербурга и Москвы. Контакты с Россией не прекращались с тех пор ни на минуту. Ленин снова соединил и увеличил ряды партии, руководил газетой «Правда», в которой помещал статьи, реагируя на все эха жизни, готовил речи для наиболее смелого посла в Думе, товарища Малиновского.

Помолодел. Бурлил в нем и бил струей неисчерпаемый запас сил. Не спал, не ел, совещался с гостями, работал за письменным столом, рассылал частные письма, циркуляры, сообщения. Снова становился вождем.

Товарищи думали, что руководит он актуальными делами партии. Он же готовил ее к большим действиям, так как чувствовал и верил непоколебимо, что давно ожидаемая минута приближается быстро и неумолимо.

В это время Ленин созвал съезд партии в чешской Праге с целью обсуждения подходящей тактики для политических обстоятельств. Перед началом заседания он получил зашифрованное письмо. Прочитал его и улыбнулся загадочно.

На съезде приблизился к нему незнакомый человек и, поглядывая подозрительно, произнес:

– Раз познакомиться с вами, товарищ! Я делегат социалистических левых в Государственной Думе. Говорил написанные вами речи…

– Малиновский? – прервал его Ленин.

– Да! – подтвердил незнакомец.

– Полагаю, что хотели бы поговорить со мной наедине… – шепнул Ленин.

– В самом деле… хотел… – начал Малиновский.

– Не здесь! – встряхнул головой Ленин. – Придите ко мне сегодня вечером. Будем одни… С глазу на глаз лучше говорить. Правда?

– Дело ясное, что легче! – согласился он. – Приду к вам, Владимир Ильич.

Около полуночи появился он в комнате Ленина и беспокойным взглядом шарил по всем углам.

– Вижу, что вам что-то важное нужно сказать! – усмехнулся Ленин. – Говорите смело, никто нас не подслушает.

Они уселись и наклонились головами друг к другу, как два заговорщика.

– Произошла одна неприятность… – начал Малиновский неуверенным дрожащим голосом. – Товарищи утверждают, что имеют причины… причины…

– Что служите на два фронта: революции и полиции! – закончил за него Ленин.

– Это уже знаете? – спросил он, с удивлением и тревогой глядя в сверкающие зрачки Владимира.

Тот молчаливо кивнул головой и ждал, не опуская взгляда с беспокойно бегающих глаз гостя.

– Клевета! Несправедливость мне делается, Владимир Ильич! – воскликнул он и ударил себя в грудь. – Знаете, что был я меньшевиком, но постепенно, после долгих наблюдений и размышлений, перешел к большевикам и надежно выполняю ваши указания, товарищ!

– Хватит! – прошипел Ленин. – Ни слова больше! Знаю все, «товарищ Роман». Все! От вашей обычной первой кражи и последней, со взломом, за что были посажены в тюрьму, до тайных разговоров с шефом жандармов Курловым и с Белецким из департамента полиции!

Малиновский вскочил и протянул руку к карману. Ленин засмеялся дерзко.

– Оставьте револьвер в покое! Ничто вам не угрожает со стороны нашей партии… пока что, – шепнул он. – Вы нам нужны, так как только вы один… с согласия департамента полиции можете безнаказанно произносить в Думе то, что мы вам подскажем. Для партии безразлично, кто выражает наши мысли: учтивый социалист или подлый провокатор. Главное для нас то, чтобы Россия слышала, что мы думаем и к чему стремимся.

Роман Малиновский.

Фотография. Начало ХХ века

Товарищ Роман молчал. С удивлением и недоверием глядя на Ленина, который улыбался ему приветливо и продолжал дальше:

– В течение всего времени сотрудничества с нами мы будем защищать вас от всяких обвинений. Если же вы начнете от этого увиливать…

Владимир встал и подошел к Малиновскому, коснулся его кармана и произнес:

– Револьвер и даже целый корпус жандармов вас не спасут, товарищ. Пропадете с того дня, в который центральный комитет партии выдаст на вас приговор смерти. Но пока что, будьте спокойны! Совершенно спокойны!

Расстались они, крепко пожимая друг другу руки и разговаривая доброжелательно.

Едва за провокатором закрылись двери, из шкафа выскользнул Зиновьев, а из-под кровати выполз Муралов, старый партийный работник. Они смеялись тихо и говорили Ленину: