Антоний Оссендовский - Ленин

Там и сям из ниш ворот выглядывали бледные лица солдат и черные шапки полицейских. Глухо бряцали опертые о тротуары приклады винтовок. Поблескивали острия штыков.

Улица была пуста. Тишина подстерегала всюду, угрожающая, полная напряженной, чуткой тревоги.

Бронеавтомобиль «Илья Муромец» у Смольного института в Петрограде.

Фотография. Ноябрь, 1917 год

Неожиданно у берега канала Мойки зазвучал грохот отворяющихся ворот, а за ним другой – захлопывающейся тяжелой калитки. Быстрые шаги идущего человека отозвались тревожным эхом, отраженным от домов давно обезлюдевшей улицы.

Прохожий, натянув шапку с козырьком на глаза и подняв воротник, вышел на Невский проспект и направился улицей Морской к арке, ведущей на площадь Зимнего Дворца. Под громадной аркой шаги разносились еще громче, гудели, как шум барабана. Идущий видел перед собой темные контуры Зимнего Дворца и стройный силуэт Александрийской Колонны. Он намеревался пересечь площадь, направляясь к Васильевскому Острову, когда со стороны белой крыши Адмиралтейства грянуло несколько выстрелов. Пули с легкими хлопками ударились в стену и откололи штукатурку, которая с шелестом упала на присыпанный снегом тротуар.

Прохожий споткнулся и рухнул на мостовую.

– Ха, ха! – зашипел из-за толстых блоков гранитного основания арки смех. – Брехун Керенский боится за свою шкуру. Кто-то еще защищает дворец и особу шарлатана революции! Как думаете, товарищ Антонов-Овсиенко, что будет завтра?

Сказал это человек небольшого роста с широкими плечами и громадной головой, тонущей в старой рабочей кепке. Его товарищ – высокий, худой, одетый в солдатскую шинель – повел плечами и ответил:

– Владимир Ильич, я уже свое слово сказал. Столица завтра до вечера будет захвачена… Два дня бегаю по всяким фабрикам и казармам. Сорок тысяч вооруженных рабочих, полки Павловский и Преображенский по первому приказу Ленина выйдут на улицу. От вас сейчас зависит все…

– Я готов! – прошипел Ленин.

Монгольское лицо съежилось, через узкие щелочки сощуренных раскосых глаз поблескивали черные зрачки, освещенные электрическими фонарями.

– Я готов! – повторил он. – Только они еще колеблются.

– Кто? – спросил Антонов. – Зиновьев и Каменев?

– Да! Они, а также другие, кроме молодежи, не совсем уверены в победе. Должен их убедить, что начинать без веры в триумф было бы преступлением против пролетариата!

– Отступать уже не можете! – воскликнул Антонов. – В своей статье вы решительно предупредили о сроке битвы за власть коммунистов. Отступать уже поздно!

– Я не отступаю! – засмеялся Ленин. – Я только стремлюсь к достижению всеобщего порыва и наибольшего напряжения.

– Скажите слово, Владимир Ильич, и через час не будет строптивых… – буркнул Антонов и понуро глянул на Ленина. – Истреблю, хоть весь центральный комитет партии и весь Совет Рабочих и Солдатских Депутатов!

Третий, скрытый в темном проломе стены, скрежетнул зубами.

– Что вам нужно, товарищ Халайнен? – спросил Ленин.

Халайнен на ломаном русском языке ответил:

– Вы знаете охраняющих вас финских революционеров? Знайте, мы наведем порядок… Никто уже больше не будет вам возражать…

Снова скрипнул зубами. Выпрямился. Был как молодой дуб, твердый, непреклонный.

Ленин засмеялся тихо.

– Посмотрим… Сегодняшняя ночь покажет, – шепнул он.

– Сейчас идем!

Не скрываясь, вышли они на Невский проспект, разговаривая громко о второстепенных вещах.

Остановили их около Аничкова Дворца. Патруль проверил удостоверения. Они были выданы на фамилии секретарей Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, возвращающихся из Зимнего Дворца, где находилась Резиденция Временного Правительства.

Пошли дальше.

На улице, где в подземном канале протекала река Лиговка, заметили перед зданием железнодорожного вокзала солдатский патруль, а в воротах всех домов укрывшиеся группки людей – молодых и старых, в гражданских костюмах и в военных шинелях.

Продвигаясь в сторону Таврического Дворца, встречали они все более многочисленные толпы рабочих и солдат, укрывшихся в полутемных улочках и в нишах домов. Отдельные фигуры и значительные толпы тянулись к Лиговке и Знаменской площади. Далекие предместья выливали эти молчаливые грозные тени, крадущиеся и ползущие в ночном мраке руслами убогих, грязных улиц.

– Авангард пролетарской революции! – шепнул Ленин и потер руки. – Эти не изменят!

– Не изменят, – повторил Антонов. – Других собрали мы поблизости с почтой, крепостью и зданием Государственного Банка.

Умолкли, быстро идя вперед.

Дошли до большого, ярко освещенного здания, окруженного обширным садом. Не снимая пальто и шапок, вошли они в зал, заполненный рабочими, солдатами и студентами.

Заметили их сразу. По залу пробежал шепот изумления:

– Владимир Ленин! Керенский приказал его арестовать… Ленин не знает страха!

Товарищи в это время размашистым шагом продирались сквозь толпу, направляясь к столу президиума, стоящего на высоком возвышении. Ленин вышел на эстраду, сорвал с головы шапку и, сминая ее обеими руками, начал говорить.

Голос звучал жестокой страстью, падали твердые, простые, доходчивые мысли. Фразы короткие, не разукрашенные профессиональным выговором, порой оборванные на полуслове, ударяли как тяжелые камни. Была это речь, полная внутренней силы, непреклонного убеждения, почти яростного красноречия, готового взорваться ненавистью и богохульством.

Лысый череп метался в мутном, пропитанном дымом воздухе, поднимались, как молоты, и били по столу кулаки, загорались и гасли огни в глазах, которые все охватывали, изучали каждое лицо, отвечали на каждый выкрик, угрожали и хвалили, оценивали мельчайшую, неуловимую гримасу на сгрудившихся обличьях.

Речь была длинной, но Ленин как бы вбивал гвозди в дерево, постоянно повторял фразу:

– Ждать дальше было бы преступным! Было бы предательством революции! Вооруженное восстание должно быть начато немедленно! Нынешнее правительство не имеет здравого рассудка, ни плана, ни сил, ни помощи. Оно должно подчиниться нам! Заключение мира предлагаем завтра! Землю крестьянам, немедленно! Фабрики рабочим массам, немедленно! Или победа революции, или победа реакции! Если вооруженное восстание начнется сегодня – победа, если будем медлить – поражение! Промедление – это преступление, предательство! Наша победа потребует два или три дня битвы. Да здравствует социалистическая революция! Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует вооруженное восстание!