Антоний Оссендовский - Ленин

С разных сторон долетали отголоски выстрелов, сливались в залпы и замирали. Где-то загромыхал пулемет. Еще один… еще…

По темному небу скользило белое жало прожектора, а сразу после него полыхнул орудийный выстрел. Задрожали жалким звоном стекла окон и погасла на столе электрическая лампа.

– Это «Аврора»! – воскликнул Зиновьев. – Обстреливает крепость!

– Наконец начинаем! – вздохнул Ленин и, расправив плечи, потянулся.

С прищуренными глазами и приоткрытыми толстыми губами был он похож на большого, хищного зверя.

– Начинаем… – шепотом откликнулись сидящие у стола люди.

– В счастливый час! – отозвался торжественным восторженным голосом кузнец и перекрестился набожно.

Ленин топнул ногой и повернул к нему злобное, полное пренебрежения лицо.

– Не приходите ко мне, товарищ, так как ничего для вас не сделаю! – прошипел он. – Вы невольник старых, парализующих суеверий, глупых, ядовитых предрассудков о Боге. Такой из вас революционер, как из меня митрополит!

Сплюнул и направился к выходу из зала, крича:

– Суханов! Иду поспать у вас…

Кузнец, однако, заступил ему дорогу и буркнул:

– Я вам попов резать и душить буду вот этими руками, потому что помогали они царям нас угнетать… Но Бог – это другое дело. Он говорит для человека.

– Ежели говорит, то слушайте его, а мне дайте спокой! – прервал его Ленин.

– Да! Отзывается Он голосом души… там где-то глубоко… Ой, не говорите так, товарищ Ленин, не говорите высокомерно, так как не раз Его услышите, когда вам будет тяжело, а мысль, как потерявший дорогу голодный нищий, будет стоять на перекрестке дорог, не зная, куда идти, направо или налево? Ой, не говорите! Бог – это великая вещь!

Ленин ничего не отвечал. Даже не смотрел на говорившего.

Рабочий стоял еще мгновение и смотрел на него. А затем, бормоча, быстро вышел из зала.

– Темное, глупое быдло, обманутое Церковью! – сказал Ленин и, обращаясь к Троцкому, добавил, – Слышали бы вы, какой ненавистью звучал голос этого старца, когда говорил он о мести? Это был зов инстинкта! Использование его приведет нас к победе!

– А если все инстинкты темного, дикого еще народа вырвутся наружу? – спросил стоящий поблизости Зиновьев.

К этому разговору прислушивался высокий худой человек с впалой грудью. Его лицо постоянно ежилось и дрожало. Холодные неистовые глаза оставались широко открытыми, неподвижными. Подошел и с бледной усмешкой на лице бросил через стиснутые зубы:

– Есть на это ответ! Задушить, ужаснуть террором, какого свет не видывал никогда, террором во имя лозунгов высших, чем требуют инстинкта… Нужно только попытаться найти такие лозунги, бросать их, чтобы взрывались в толпе, как адская машина, с гулом, огнем и кровью.

Ленин поднял на него изучающий, острый, подозрительный взгляд. Никогда прежде не встречал он этого человека.

Вопрошающе взглянул он на Троцкого. Тот наклонился и произнес:

– Товарищ Дзержинский… Не знаете его, Владимир Ильич, хотя это наш старый боевой друг. Он оказал нам большие услуги во время пропаганды в армии на фронте. Считаю товарища Дзержинского вместе с Дзевалтовским и Крыленко, как самого талантливого и самого энергичного деятеля нашей партии.

Ленин протянул ладонь Дзержинскому.

– Приветствую вас, товарищ! Рад слышать это. Вы поляк? Ценю поляков, так как это естественный, исторический революционный элемент.

– Я поляк, – прошипел Дзержинский, – поляк с душой, полной ненависти и жажды мщения.

– К кому? – спросили с неожиданным беспокойством Ленин и Троцкий.

– К России… – парировал Дзержинский без раздумья.

– К России?

– Да! К России царской, которая сеяла оподление польского народа. Магнатов сумела привязать к трону, а деревенский люд заставила добровольно наложить на себя кандалы в самозащите невольничьей, слепой преданности земле и традиции.

– Товарищ Дзержинский приверженец национализма и патриотизма?! – пренебрежительно кривя рот, спросил Ленин.

– Нет! – потряс головой Дзержинский. – Хочу только видеть поляков в первых отрядах пролетарской армии. Сейчас это невозможно, так как родину они любят до фанатизма, товарищ!

– Найдем для них способы! – успокоил Троцкий.

Лицо Дзержинского ужасно задергалось, вплоть до того, что должен был стиснуть его обеими руками. Глаза открылись еще шире, судорога скривила тонкие бледные губы.

– Собираетесь, товарищи, втянуть Польшу в сферу ваших воздействий? – спросил он.

– Сейчас речь идет о России, – уклончиво ответил Ленин.

– Сейчас… а позднее? – раздался новый вопрос, и еще более страшная судорога пробежала по бледному лицу Дзержинского.

Он смотрел на стоящих перед ним товарищей застывшим неподвижным взглядом, почти безумным, но грозным.

Члены последнего, третьего, кабинета Временного правительства России.

Фотография. Начало ХХ века

– Польша войдет в план мировой пролетарской революции, – ответил Троцкий, так как Ленин в молчании внимательно поглядывал на поляка.

– Сдается мне, что я вас понимаю, – буркнул он немного погодя, делая шаг в сторону Дзержинского. – Рад, что с вами познакомился… Отдам в ваши руки преследование врагов пролетариата и революции.

Дзержинский внезапно выпрямился и высоко поднял голову. Казалось, что хочет он призвать небо в свидетели своих слов. Отчетливо разделяя слова и слоги, бросил он короткое предложение:

– В крови их утоплю…

– Классовая революция этого от вас потребует, – шепнул Ленин.

– Исполню, – пал ответ.

В зал вбежал студент, без шапки, с винтовкой в руке, докладывая:

– Железнодорожный вокзал захвачен почти без выстрела… Борьба идет за почту, Государственный Банк, телефонную станцию.

Он выбежал из зала, переворачивая стулья и толкая выходящих людей.

Где-то далеко отражалось эхо орудийных выстрелов, тяжело катилось над городом и ударяло в громадные окна, встряхивая их.

Сквозь оконные стекла сочились уже первые мутные струи рассвета.

Со стороны Английской набережной двинулась большая машина. Шофер оглядывался во все стороны. Удивлялся, что, несмотря на девять часов утра, на улицах не было никакого движения. Ни повозок, ни пешеходов. Где-то громыхали пулеметы и раздирали воздух залпы винтовок. Над домами носились стаи вспугнутых голубей; они опускались на крыши и тотчас же взвивались высоко, описывая широкие круги над городом.

Из ближайшего переулка выбежало несколько солдат и преградило дорогу шоферу.

– Кто едет? – пали угрожающие вопросы, и штыки выставились вперед.