Антоний Оссендовский - Ленин

Сейчас лежал он с открытыми глазами, ежеминутно прикрываемыми дергающимися и опускающимися веками, красными, припухшими; руками сжимал он судорожно конвульсирующее бледное исхудалое лицо, шипел от боли, кривя губы в ужасной улыбке страдания и скрежеща зубами.

Поздно ночью принесли ему записку от Ленина.

Диктатор писал, что полностью ему доверяет, следовательно, поручает ему важное дело, которое может повлиять на судьбы революции. Предвидится гражданская война в целях подавления сопротивления и завоевания провинции. Будет организована большая армия, а также гвардия преторианцев для обороны Совнаркома. Войдут в нее латыши, финны и китайцы, вызванные в свое время царским правительством на военную работу. Этих людей нужно щедро подкармливать. Достаточно должны иметь пропитания также солдаты, воюющие на внутренних фронтах. Нельзя оставить без снабжения города, так как в них легко возникают бунты. Провиант для рабочих, солдат и городов должна обеспечить деревня, но – обнищавшая и исчерпанная – не захочет она делать этого добровольно. Совнарком поручает товарищу Дзержинскому обдумать способы принуждения крестьян к доставке продуктов в снабженческие пункты. План этот должен быть выполнен им самостоятельно, без контроля и в самое ближайшее время.

Об этой записке Ленина думал Дзержинский, извиваясь и терзаясь на твердой софе.

Наконец, заметив первые серые отблески рассвета, уселся он и, сжимая голову холодными ладонями, шипел:

– Я из этой темной глухомани, жестокой, языческой в своем сектантском христианстве, распущенной, трусливой и рабской выжму все, хотя бы она излила всю свою кровь! Внуки их будут меня помнить.

Он хлопнул в ладоши.

На пороге вырос силуэт солдата-латыша. Бесцветное лицо, холодные, почти белые глаза и серые волосы, выглядывающие из-под козырька шапки, оставались неподвижными, как вся сильная, ловкая фигура караульного.

Дзержинский спросил внезапно:

– Ненавидите, товарищ, русских, этих крикливых рабочих, этих темных как ночь крестьян; этих интеллигентов, которые притесняли все завоеванные народы: поляков, латышей, финнов, татар, украинцев, евреев?

Солдат смотрел строго и изучающе.

– Это псы бешеные! – рявкнул он.

– Псы бешеные! – повторил Дзержинский. – Нельзя щадить бешеных, не полагается оказывать им сострадание.

Солдат молчал, жесткий, бдительный.

Дзержинский набросал на бумаге несколько слов и произнес:

– Пошлите, товарищ, эту записку Малиновскому и скажите Петерсу, чтобы пришел ко мне!

Он упал на софу, исчерпанный этим усилием и видом живого человека, шипел от боли и стискивал зубы, чтобы не завыть, не застонать.

За дверями лязгнули винтовки. Латыши сменялись на карауле.

В это время в Рузино догорели последние балки и доски.

На истоптанном, покрытом копотью снегу остались черные, мрачные пепелища и торчащие скелеты потрескавшихся печных труб. Уносились полосы дыма и клубы пара.

В деревне крестьяне делили скот, ссорились и перебрасывались отвратительными ругательствами. В конце концов, они закончили и рассеялись по хатам, смотря на небо благодарным взглядом и шепча с набожным умилением:

– Христе Боже, Избавитель наш! Пусть имя Твое будет благославено на веки веков, что утешил нас, нищих и убогих, и награду нам послал за годы притеснения и недоли! Осанна, осанна Богу нашему на небесах!

Над лесом с криком и хрипло перекликаясь, поднялась, кружа шумно и мечась в морозной мгле, черная туча воронов и ворон… она летела с ночлега кормиться. Каркала хищно и зловеще.

В Смольном институте, местопребывании Совнаркома, перед самыми рождественскими праздниками было заметно какое-то беспокойство. В коридорах не толкались скопища людей, приходящих сюда по важным делам и без никакой цели, или с намерением приглядеться поближе к тому, что делалось, встретиться с глазу на глаз с комиссарами потрясающе громадного организма России.

Теперь коридоры были почти пусты. Там и сям торчали патрули финнов и латышей, а за непроницаемо закрытыми дверями канцелярий и залов доносились голоса скрытых от взгляда солдат и тяжелый лязг винтовок.

Около полудня в зал совещаний пришла, окруженная вооруженными рабочими, группа никогда здесь не виданных людей. Шли они в молчании, неуверенным взглядом посматривая во все стороны.

Их проводили в зал. У стола и на подиуме собрались комиссары и более десяти членов Исполкома и Военно-революционного Комитета.

– Посланцы Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов! – объявил рабочий с красной полосой на предплечье и винтовкой в руке.

– Слушаем вас, товарищи! – произнес Ленин, пронизывая взглядом прибывших.

Во главе делегации выступил худой, немолодой человек и начал говорить дрожащим голосом:

– Мы являемся представителями социал-демократов и революционеров. Прибыли по поручению Совета, который по наследству осуществляет власть правительства.

Ленин усмехнулся весело и ответил:

– Товарищи находятся в этот момент в резиденции единственного Российского Правительства, не наследственного права, но революционного! Эта неточность не имеет в настоящее время особенного значения. Просим объяснить причины прибытия!

Делегат откашлялся и произнес:

– Социал-революционеры (эсеры) спрашивают Народных Комиссаров, по какому праву они узурпировали себе их проект передачи земли крестьянам?

Ленин пригнул лысый череп над столом и засмеялся. Широкие плечи поднимались высоко. Когда поднял голову, его глаза были полны веселых, хитрых блесков.

– Хотя ваш проект не отвечает нашим взглядам на землю, мы узурпировали его себе, потому что крестьяне хотели именно такой закон. Почему мы поспешили с опубликованием вашего проекта? Потому что в ваших руках он остался бы обрывком бумаги, в наших же – приобрел уже живые формы!

– Это демагогия! – воскликнули делегаты.

– Это хорошо или плохо? – спросил наивным голосом Ленин, дерзко смотря на эсеров.

– Это бессовестная узурпация! – кричали они.

– Каждая узурпация тех, у которых урвали что-то из-под носа, считается бессовестной. Узурпаторы смотрят на это другими глазами, – мягко и снисходительно вставил Ленин. – Что дальше?

Смольный институт. Фотография. 1917 год

Выступил другой товарищ. Был он ужасно бледный, и губы его дрожали. С трудом выдавливал из себя слова:

– От имени социал-демократической фракции Совета я протестую против преступного мира, к которому стремятся Народные Комиссары. Народ российский никогда не простит вам этого оскорбления!