Антоний Оссендовский - Ленин

– А сопротивлялся ли народ, угрожал, поднимал бунт? – спросил Ленин, спокойно глядя на Елену.

– Нет, убегал в панике, толкаясь и в давке дерясь между собой на кулаках, – ответила она, вздрагивая еще от этих воспоминаний.

– Ну, видите, что все идет наилучшим образом! – заметил он со смехом.

– Но произошли дела ужасные, богохульственные, святотатственные! – взорвалась она. – И все от имени приказов Ленина!

– Зачем вы говорите от имени Бога? – пожал он равнодушно плечами. – Или Бог очень гневался? Или гремел? Или покарал солдат ЧК? Вы молчите? Или не гневался и не наказывал? Превосходно! Почему вы так возмущены, Елена Александровна?

Она ничего не сказала, глядя на него с ужасом.

Он взял ее за руку и произнес:

– Дорогая Елена! Успокойтесь! Не сделано это без моего ведома. Я в этом повинен и полностью беру на себя ответственность за богохульство, святотатство и всякие последствия Божьего гнева. Все! Все!

Посмотрел на нее внимательно и добавил:

– Видите, я должен разрушить церковь и искоренить религиозность. Это кандалы, тяжелые кандалы души! Православная Церковь не является воюющей, как католицизм, не оказалась в состоянии освободиться от преступных рук власти. Стала ее орудием, духовным жандармом! Учит пассивности, раболепному покорству, молчаливому повиновению!

Он прошел по комнате, после чего продолжил проникновенным голосом:

– Как же бы я смог с одержимым религиозным гипнозом народом прорубать в темном и извечном широкую дорогу счастья и настоящей, гордой свободы человека? Как?!

– Это ужасно! – шепнула она.

– Возможно, но понятно ли? – спросил он, наклонившись к ней.

Молчала, не в силах опомниться от волнения и избавиться от воспоминаний увиденного, пронзительной боязни, невозможной для воображения.

Ленин нагнулся еще ниже и сухой горячей ладонью снова дотронулся до ее руки.

– Елена!.. Елена! Поверьте мне, так как я никогда не говорю красиво звучащих фраз. Поверьте мне! Для Бога, если существует какая-то высшая сила в космосе, в этом таинственном небе, весьма очень замаранном Коперником и Галилеем, а также для верующих в Бога будет стократ лучше, если люди переживут период новых потрясений и преследований!

– Не понимаю! – шепнула.

– Верующие пассивны, по привычке, бессмысленно набожные станут борцами за своего Бога, будут его защищать и обожать в мыслях и сердце. Появится не религиозность, как система воспитательная, но вера, пламенная вера апостолов и мучеников, та, которая сдвигает горы с места и совершает чудеса! Эта новая, освобожденная, оживленная кровью и мукой вера породит чувства настоящие, христианские, а из них наиважнейшее – жертвенность, начало и конец моих стремлений, социализм на земле! Поняли ли вы, Елена,?

– Да… – простонала она почти с отчаянием.

Больше уже о том не говорили. Затрагивали другие темы.

Расстались, крепко пожав руки. Из сапфировых глаз Елены источалось мягкое сияние. Она понимала Владимира Ульянова, прощала его беспощадность, жестокость фанатика и аскета, убеждения, твердые как скала… Таких людей никогда она не встречала. Он внушал ей уважение, приводил в ужас и восхищал. С грустью думала, что если бы был жив ее сын, отдала бы его этому сильному человеку, чтобы служил ему верно во имя счастья народа и всего человечества.

Ленин переживал тяжелые времена, хотя веселость и живая энергия его не покидали. Его противники, чувствуя, что затевается что-то между ним и Учредительным Собранием, осыпали диктатора тяжелыми обвинениями и клеветой. Особенно охотно они пользовались результатами следствия, проводимого еще при Керенском. Меньшевики, имеющие документы судебные, доказывали, что Ленин и его помощники были платными агентами Германии. Строили они свои утверждения на том, что Совнарком получал от Германии через некую Суменсон, живущую в Стокгольме, деньги.

Обвинение было тяжелым и производило впечатление на значительные массы населения. Даже коммунисты были сбиты с толку и с сомнением качали головами, спрашивая себя:

– Ленин ничего на это не отвечает? Это удивительно!

Диктатор, узнав о результатах агитации противников, потер руки и засмеялся весело.

– Хорошо! – воскликнул он и кивнул стенографистке. – Пожалуйста, запишите мое короткое заявление и завтра поместите его в газетах!

Прошелся по комнате и продиктовал:

– Деньги в самом деле получены от товарища Суменсон. Об их происхождении знают подробно Карл Либкнехт, Клара Цеткин, Роза Люксембург, Фритц Платтен и другие заграничные интернационалисты. Требуем решительных доводов, что желательная сумма, недостаточная, однако, для продажи России Вильгельму II, происходит из кассы Главного Германского Штаба, как утверждают клеветники, которым мы ответим вскоре другими аргументами.

Он засмеялся весело и еще раз повторил:

– До завтрашних газет самой жирной печатью!

После ухода стенографистки он по телефону объяснился с Дзержинским и Петерсом.

Ночью раздался нетерпеливый сигнал телефона.

Дзержинский доложил:

– Все улажено. Латыши захватили врасплох трех журналистов, имеющих материалы по следствию. Пятнадцать минут назад они были уничтожены.

– Благодарю! – отвечал Ленин. – Держите ухо востро с этой брехливой сворой!

– Знаем о каждом их намерении! – прозвучал ответ. – Завтра должна произойти пробная манифестация в честь Народного Собрания, назначенная на 6 января.

Ленин нахмурил лоб и произнес:

– Уже говорил, как вы должны поступить.

– Мы подготовлены! – отозвался в трубке зло шипящий голос Дзержинского.

Ленин повесил трубку.

Несколькими часами позже, несмотря на сильный мороз, он стоял у открытого окна и прислушивался. Стылый зимний воздух нес удивительно выразительные отзвуки винтовочных залпов и злой задыхающийся стук пулеметов.

Во внутренний двор на полном ходу въехал мотоцикл. С него соскочил финский солдат и исчез в вестибюле дворца. Немного погодя вошел он в кабинет диктатора.

– Манифестация разогнана. Полегло около пятисот демонстрантов. Знамена и плакаты сорваны и уничтожены. Население города спокойно. Наши патрули с пулеметами дежурят на перекрестках улиц, товарищ! – доложил он прерывающимся голосом.

– Хорошо! Можете идти! – сказал Ленин.

Блеснул черными глазами и шепнул:

– У вас уже два аргумента, господа меньшевики и народники! Не бойтесь трупов, придут еще другие…

Об одном из них он думал в течение всей прошедшей ночи.

Послал солдата за товарищами Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Сталиным, Антоновым, Урицким, Мураловым, Пятаковым и Дыбенко.

– Какие вести с фронта? – спросил он, когда все вызванные собрались в кабинете.