Бенедикт Спиноза - Этика

Могущество, которым отдельные вещи, а следовательно и человек, сохраняют свое существование, есть само могущество Бога или природы (по короля, пол. 24 части 1), не поскольку оно бесконечно, но поскольку оно может выражаться действительной человеческой сущностью (по пол. 7 части 3). Итак, могущество человека, поскольку оно выражается его действительной сущностью, есть часть бесконечного могущества Бога или природы, т. е. (по пол. 34 части 1) сущности. Это первое. Затем, если бы было возможно, чтобы человек не претерпевал никаких изменений, кроме тех, которые могут быть поняты из одной природы самого человека, то из этого следовало бы (по пол. 4 и 6 части 3), что он не может погибнуть и необходимо должен всегда существовать. И это должно было бы следовать из причины, могущество которой или конечно, или бесконечно, именно, или из одного могущества человека, которое имело бы столько силы, чтобы устранить от себя все прочие изменения, какие могли бы возникнуть от внешних причин или из бесконечного могущества природы, которая все отдельное направляла бы таким образом, чтобы человек не мог претерпевать никаких других изменений, кроме тех, которые служат к его сохранению. Но первое (по пред. пол., доказательство которого имеет общий характер и может быть применено ко всем отдельным вещам) абсурдно. Следовательно, если бы было возможно, чтобы человек не претерпевал никаких изменений, кроме тех, которые могут быть поняты из одной природы человека и, следовательно, как мы уже показали, чтобы он необходимо существовал всегда, то это должно было бы вытекать из бесконечного могущества Бога, и, следовательно (по пол. 16 части 1), из необходимости божественной природы, поскольку она рассматривается под действием на нее идеи какого-нибудь человека, следовало бы выводить порядок всей природы, поскольку она рассматривается под атрибутами протяжения и мышления. А отсюда (по пол. 21 части 1) следовало бы, что человек бесконечен, что (по 1 части этого доказательства) абсурдно. Итак, не может быть, чтобы человек не претерпевал никаких других изменений, кроме тех, которых он есть полная причина, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует, что человек всегда необходимо подвержен страстям, следует обычному порядку природы, повинуется ему и приспосабливается к нему, насколько того требует природа вещей.

Сила и возрастание каждой страсти и упорство ее в существовании определяется не тем могуществом, по которому мы стремимся сохранить свое существование, но могуществом внешней причины, сравниваемым с нашим.

Сущность страсти не может быть объяснена одной только нашей сущностью (по опр. 1 и 2 части 3), т. е. (по пол. 1 части 3) сила страсти не может быть объяснена той силой, по которой мы стремимся поддерживать наше существование, но (как показано в пол. 16 части 2) необходимо должна определяться могуществом внешней причины, сравниваемым с нашим, – что и требовалось доказать.

Сила какой-нибудь страсти или аффекта может превосходить остальные действия или могущество человека, так что аффект упорно держится в человеке.

Сила и возрастание каждой страсти и сохранение ее существования определяются силой внешней причины, сравниваемой с нашей (по пред. пол.), поэтому (по пол. 3 этой части) могут превосходить могущество человека, и проч., – что и требовалось доказать.

Аффект не может быть ни укрощен, ни уничтожен иначе как противоположным и более сильным аффектом, чем аффект, подлежащий укрощению.

Аффект, поскольку он относится к душе, есть идея, которой душа утверждает большую или меньшую силу существования своего тела, чем прежде (согласно общему определению аффектов, находящемуся в конце 3 части). Таким образом, когда душа волнуется каким-нибудь аффектом, то и тело испытывает на себе впечатление, которое увеличивает или уменьшает его способность к деятельности. Далее, это впечатление тела (по пол. 5 этой части) получает от своей причины силу сохранять свое существование, а эта причина не может быть ни задержана, ни уничтожена иначе как телесной же причиной (по пол. 4 части 3), которая производит на тело впечатление, противоположное тому (по пол. 5 части 3) и более сильное (по аксиоме этой части); а через это (по пол. 12 части 2) и душа испытывает действие идеи аффекта более сильного и противоположного первому, т. е. (по общему опр. афф.) душа будет испытывать аффект сильнейший и противоположный первому, который и исключит или уничтожит существование прежнего; и, следовательно, аффект не может быть ни укрощен, ни уничтожен иначе как только противоположным и сильнейшим, – что и требовалось доказать.

Аффект, поскольку он относится к душе, не может быть ни укрощен, ни уничтожен иначе как идеей телесного впечатления, более сильного и противоположного тому впечатлению, которое мы испытываем. Ибо аффект, которым мы страдаем, не может быть ни укрощен, ни уничтожен иначе как только аффектом сильнейшим и противоположным ему (по пред. пол.), т. е. (по общему опред. афф.) иначе как идеей телесного впечатления, более сильного и противоположного тому, которое мы испытываем.

Познание добра и зла есть не что иное, как аффект радости или печали, поскольку мы сознаем его.

Мы называем добром или злом то, что полезно или вредно для сохранения нашего существования (по опр. 1 и 2 этой части), т. е. (по пол. 7 части 3), что увеличивает или уменьшает, поддерживает или стесняет нашу способность к деятельности. Итак (по опред. радости и печали, которые см. в схолии поп. 11 части 3), поскольку мы ощущаем, что какая-нибудь вещь причиняет нам радость или печаль, постольку мы называем ее доброй или злой; а потому знание добра и зла есть не что иное, как идея радости или печали, которая необходимо вытекает из самого аффекта радости или печали (по пол. 22 части 2). Но эта идея таким же образом соединена с аффектом, как душа соединена с телом (по пол. 21 части 2), т. е. (как показано в схолии того же пол.) эта идея отличается от самого аффекта или (по общему опред. афф.) от идеи впечатления тела не чем другим как только умственным представлением. Следовательно, это познание добра и зла есть не что иное, как сам аффект, поскольку мы сознаем его, – что и требовалось доказать.