Бенедикт Спиноза - Этика

Истинное познание добра и зла, поскольку оно истинно, не может укротить никакого аффекта, но лишь поскольку оно рассматривается как аффект.

Аффект есть идея, которой душа утверждает большую или меньшую силу существования своего тела, чем прежде (по общ. опр. афф.), и поэтому (по пол. 1 этой части) не имеет ничего положительного, что могло бы быть уничтожено присутствием истинного, а следовательно, истинное познание добра и зла, поскольку оно истинно, не может укротить никакого аффекта. Но лишь постольку, поскольку оно есть аффект (см. пол. 8 этой части), оно (по пол. 7 этой части) может сдерживать аффект, если оно сильнее того аффекта, который нужно сдерживать, – что и требовалось доказать.

Пожелание, вытекающее из истинного познания добра и зла, может быть подавлено и сдержано многими другими пожеланиями, вытекающими из аффектов, которыми мы обуреваемы.

Из истинного познания добра и зла, поскольку оно (по пол. 8 этой части) есть аффект, необходимо вытекает пожелание (по 1 опр. афф.), которое тем больше, чем больше аффекты, из которого оно рождается (по пол. 37 части 3). Но так как это пожелание (по предположению) рождается из того, что мы нечто понимаем истинно, то, следовательно, оно является в нас тогда, когда мы действуем (по пол. 3 части 3). А потому оно должно быть понимаемо посредством одной только нашей сущности (по опр. 2 части 3); и, следовательно (по пол. 7 части 3), его сила и возрастание должны определяться одной только человеческой способностью. Далее, пожелания, происходящие из аффектов, которыми мы обуреваемы, бывают тем больше, чем сильнее эти аффекты; поэтому их сила и возрастание (по пол. 5 этой части) должны определяться способностью или силой внешних причин, которая, если ее сравнить с нашей силой, бесконечно превосходит нашу (по опр. 3 этой части). И потому пожелания, возникающие из подобных аффектов, могут быть сильнее того, которое происходит от истинного познания добра и зла; а отсюда (по пол. 7 этой части) они могут сдерживать или подавлять его, – что и требовалось доказать.

Пожелание, которое возникает из познания добра и зла, поскольку это познание касается будущего, легче может быть сдержано или подавлено пожеланием вещей, которые приятны в настоящем.

Аффект к вещи, которую мы воображаем будущей, бывает слабее аффекта к настоящей вещи (по короля, пол. 9 этой части). Но пожелание, рождающееся из истинного познания добра и зла, даже если бы это познание относилось к вещам, которые хороши в настоящем, может быть подавлено или сдержано каким-нибудь безрассудным пожеланием (по предыд. пол., доказательство которого имеет общий характер). Следовательно, пожелание, которое возникает из того же познания, поскольку это познание относится к будущему, может быть легче сдержано или подавлено, – что и требовалось доказать.

Пожелание, возникающее из истинного познания добра и зла, поскольку это познание относится к вещам случайным, может быть еще легче сдержано пожеланием вещей, которые находятся налицо.

Это положение таким же образом, как и предыдущее, доказывается из королл. пол. 12 этой части.

Этим, полагаю, я показал, почему люди руководствуются больше мнением, чем истинным разумом, и почему истинное познание добра и зла возбуждает душевные движения и часто уступает всякого рода похоти. Отсюда и произошло это изречение поэта. «Вижу лучшее и одобряю, а следую худшему» [7] Метамор. Овид. VII, 20. . Это же, кажется, имел в виду и Экклезиаст, когда сказал: «Кто умножает знание, тот умножает печаль» [8] Эккл. I; 18. . Но я говорю это не с той целью, чтобы вывести из этого заключение, что гораздо лучше быть невежественным, чем знать, или что в деле умерения аффектов глупый человек ничем не отличается от умного, но потому, что необходимо знать как силу, так и бессилие нашей природы, чтобы мы могли определить, что разум может сделать и чего не может при умерении аффектов. И я сказал, что в этой части речь будет идти только о человеческом бессилии; ибо о силе разума над аффектами я положил говорить отдельно.

Пожелание, рождающееся из радости, при прочих равных условиях бывает сильнее пожелания, которое рождается из печали.

Пожелание есть сама сущность человека (по 1 опред. афф.), т. е. (по пол. 7 части 3) стремление, по которому человек стремится сохранить свое существование. Поэтому пожелание, рождающееся из радости, поддерживается или усиливается самим аффектом радости (по опред. радости, которое см. в схолии пол. 2 части 3), то же, которое, наоборот, рождается из печали, уменьшается или сдерживается самим аффектом печали (по той же схолии), и, таким образом, сила пожелания, возникающего из радости, должна определяться человеческим могуществом, и вместе с тем могуществом внешней причины; сила же пожелания, вытекающего из печали, определяется только человеческим могуществом, – что и требовалось доказать.

Этими немногими замечаниями я объяснил причины человеческого бессилия и непостоянства, а также и то, почему люди не следуют предписаниям разума. Остается еще показать, что же именно предписывает нам разум, какие аффекты согласуются с правилами человеческого разума и какие, наоборот, противны им. Но прежде чем я начну доказывать это подробно своим геометрическим методом, я хочу кратко показать здесь сами предписания разума, чтобы каждый мог легче понять то, что я думаю. Так как разум не требует ничего против природы, то он, следовательно, требует, чтобы каждый любил самого себя, искал своей пользы, того, что для него действительно полезно, и стремился бы ко всему тому, что действительно ведет человека к большему совершенству, и вообще, чтобы каждый стремился, насколько может, сохранить свое существование. Это столь же необходимо истинно, как и то, что целое больше своей части (см. пол. 4 части 3). Далее, так как добродетель есть не что иное (по опр. 8 этой части), как действование по законам собственной природы, а всякий стремится сохранить свое существование (по пол. 7 части 3) лишь по законам своей природы, то из этого следует, во-первых , что основание добродетели есть само стремление сохранить собственное существование и что счастье состоит в том, что человек может сохранять свое существование. Во-вторых, следует, что к добродетели нужно стремиться из-за нее самой, и что нет ничего такого, что было бы предпочтительнее ее или что было бы для нас полезнее, из-за чего мы должны были бы стремиться к ней. Наконец, в-третьих, следует, что самоубийцы слабы духом, и что они вполне побеждаются внешними причинами, враждебными их природе. Далее, из постулата 4 части 2 следует, что мы никогда не можем сделать так, чтобы мы для сохранения нашего существования не нуждались ни в чем вне нас, и чтобы мы жили так, чтобы не иметь никаких отношений с вещами, которые находятся вне нас; и если мы, кроме того, обратим внимание на нашу душу, то действительно разум наш был бы менее совершенным, если бы душа существовала только одна и ничего не понимала бы, кроме самой себя. Итак, вне нас существует многое, что нам полезно и к чему мы поэтому стремимся. В числе этого нельзя придумать ничего превосходнее того, что вполне согласно с нашей природой. Действительно, если, например, соединятся между собой два индивидуума совершенно одинаковой природы, то они составляют индивидуум вдвое могущественнее единичного. Таким образом, для человека ничего не может быть полезнее другого человека; ничего лучшего, говорю я, люди не могут желать для сохранения своего существования, как то, чтобы все соглашались во всем, чтобы души и тела всех составляли как бы одну душу и одно тело и чтобы все вместе, насколько могут, стремились сохранить свое существование и все вместе искали для себя общей пользы. Из этого следует, что люди, управляемые разумом, т. е. люди, которые ищут своей пользы под руководством разума, ничего не желают себе такого, чего они не желали бы другим людям, и что они поэтому справедливы, верны и честны.