Оноре де'Бальзак - Сочинения

– Глупенькая, – шепнула ей на ухо Клотильда – притворись, что хочешь ему отомстить.

– Нет, я хочу умереть безупречно и не дать никакого повода к подозрению, – отвечала Сабина, – месть наша должна быть достойна любви!..

– Дитя мое, – уговаривала герцогиня дочь, – как мать, я смотрю на вещи гораздо спокойнее тебя, поверь мне, что любовь вовсе не цель семейной жизни, а только одно из ее условий. Не вздумай подражать несчастной молоденькой баронессе де Макюмер. Чрезмерная страсть бесполезна и даже смертельна. Наконец, Господь посылает нам скорби для испытания… После свадьбы Атенаис я займусь тобою. Отцу твоему я уже говорила о тебе, также сказала я герцогу Шолье и д’Ажюда, все мы постараемся вернуть тебе Калиста.

– Есть средство и против маркизы, – говорила, смеясь Клотильда. – Она быстро меняет своих обожателей.

– Д’Ажюда, – сказала герцогиня, – приходится шурином маркизу Рошефильд. Если наш дорогой духовник одобрит маленькие уловки, необходимые для исполнения плана, который я уже изложила твоему отцу, я ручаюсь тебе за возвращение Калиста. Прибегая к подобным средствам, я поступаю против совести, а потому хочу непременно посоветоваться с аббатом Бросетом.

– Дитя мое, не доходи до отчаяния, поверь, что мы поможем тебе. Не теряй надежды! Сегодня горе твое так сильно, что я выдала мою тайну, но я не могу также не ободрить тебя.

– А Калист не будет огорчен? – спрашивала Сабина с видимым волнением.

– Бог мой, неужели я буду так глупа! – наивно воскликнула Атенаис.

– О, моя девочка, ты еще не знаешь, до чего доходит добродетель, руководимая любовью! – отвечала обезумевшая от горя Сабина.

Фраза эта была сказана с такой горечью, что герцогиня подумала, нет ли у нее еще какого скрытого горя.

– Уже полночь, идите, дети, – говорила герцогиня двум дочерям, в глазах которых сквозило любопытство.

– Несмотря на мои тридцать шесть лет, я все же лишняя? – насмешливо спросила Клотильда.

Пока Атенаис прощалась с матерью, она успела шепнуть Сабине:

– Ты мне скажешь, в чем дело, завтра я буду обедать с тобой, и если мама побоится согрешить, я сама вырву Калиста из рук нечестивой.

– Что же, Сабина? – спрашивала герцогиня, уходя с дочерью в спальню, – есть что-нибудь новое?

– Ах, мама, я погибла!

– Что случилось?

– Я хотела победить эту ужасную женщину, и победила – я беременна. А Калист так любит ее, что в скором времени наверно бросит меня совсем. Неверность его взбесит Беатрису. Я же так измучена, что положительно не в состоянии больше бороться. К ней он идет всегда такой радостный, домой же возвращается мрачнее тучи. Он не старается даже скрыть, что не выносит меня. Влияние этой женщины на него так же зловредно, как ее тело и душа. Увидишь, мама, что за свое примирение с ним она потребует полного разрыва со мной. Она увезет его от меня в Швейцарию и Италию. Теперь уж он находит смешным, что совсем не знает Европы. Понятно, к чему клонятся эти разговоры. Если через месяц Калист не изменится, я не ручаюсь ни за что… Я знаю, я убью себя!

– Опомнись, несчастное дитя! – говорила герцогиня, – самоубийство ведь смертный грех.

– Поймите, – говорила Сабина, – эта женщина пойдет на все, она в состоянии дать ему ребенка! Если Калист полюбит его больше, чем моего! О! тогда конец моему терпению, моим уступкам!

Она упала в кресло, она высказала последнюю свою мысль. Больше в ней не было скрытого горя, которое, подобно железному стержню, употребляемому скульпторами, поддерживает все, служит основой всего!

– Успокойся, моя страдалица! – говорила герцогиня. – Ввиду таких несчастий аббат наверно отпустит мне грехи, на которые толкает нас коварство света.

– Тебе пора ехать, – продолжала она, направляясь к своему киоту. – Сегодня я особенно буду молить Спасителя и Пресвятую за тебя. Надейся на Бога, особенно, если хочешь иметь успех.

– Ах, – отвечала Сабина, – победа наша поможет спасти только семью во мне же, мама, Калист погасил святой огонь любви, притупил во мне все, даже горе. Что это за медовый месяц, когда с первых дней брака я уже чувствовала измену.

На другой день в час дня один из священников С.-Жерменского предместья, назначавшийся епископом в одну епархию 1840 г., от чего он, впрочем, отказывался три раза, аббат Бросет, самый популярный священник в Париже, направлялся к отелю Грандлье. Походка его согласовалась вполне с его саном, так много было в ней скромности, спокойствия, степенности и даже достоинства. Это был маленький, худой человек, дет пятидесяти, с поблекшим лицом, истощенным постами, носившим отпечаток пережитых страданий. Глаза, горевшие огнем веры и смягчавшиеся выражением скорее чего-то затаенного, чем мистического, оживляли лицо этого служителя Бога. Улыбаясь, поднимался аббат по лестнице, мало веря, что у герцогини могла быть какая-нибудь важная причина для того, чтобы позвать его. Но руки герцогини так щедро сыпали милость, что он не мог не уделить ей время, которое обыкновенно посвящал действительно несчастным своего прихода. При входе священника герцогиня встала и сделала несколько шагов в нему на встречу. Такое исключение допускалось с ее стороны только для кардиналов, епископов, священников, для герцогинь, старших ее по возрасту, и для особ королевской крови.

– Дорогой аббат, – тихо говорила она, указывая ему на кресло, – мне необходим авторитет вашей опытности. Раньше, чем начать злую интригу, из которой, впрочем, должно выйти много хорошего, мне хотелось бы узнать, не послужит ли это тернием на пути моем к спасению…

– Герцогиня, – отвечал священник, – пожалуйста, только не смешивайте духовные отношения со светскими, они часто не согласуются. Расскажите, в чем дело.

– Вам известно, что дочь моя умирает от горя, муж ей изменил ради маркизы Рошефильд.

– Это очень серьезно, это даже ужасно, – сказал священник, – но вы должны также знать, что говорить в подобных случаях святой Франциск Салийский. Припомните мадам Гюпон, которая была недовольна слишком большими требованиями законной любви, она была бы в восторге иметь для своего мужа маркизу Рошефильд.

– Сабина очень кротка и большая христианка, но в ней нет никакой склонности к мистицизму.

– Бедная женщина, – тонко проговорил священник. – Какое же средство нашли вы против ее несчастья?

– Я согрешила, – сказала герцогиня, – думая найти для мадам Рошефильд другого красивого, испорченного юношу, который заставил бы удалиться моего зятя.

– Дочь моя, – отвечал священник, – мы сошлись здесь не ради покаяния, и не судить вас пришел я сюда, а с точки зрения света план ваш может иметь успех…

– Да, но средства мне кажутся чересчур дурными, – сказала герцогиня.