Оноре Бальзак - Надежды Кинолы

Дон Фрегосо. Сеньора, вы простудитесь: здесь слишком свежо.

Фаустина. Подите сюда, ваша светлость. Вы говорите, что верите мне, а сами подсылаете ко мне под окна Мониподио. Эта чрезмерная осторожность не к лицу молодому человеку и может только вызвать раздражение у честной женщины. Ревность бывает двоякого рода: когда не доверяют своей возлюбленной и когда не доверяют самому себе. Ограничьтесь второй.

Дон Фрегосо. Сеньора, не завершайте такой чудесный праздник упреками, которых я к тому же не заслужил.

Фаустина. Был здесь у меня под окнами Мониподио, через которого вы узнаете обо всем, что делается в Барселоне? Да или нет? Отвечайте мне, как подобает дворянину.

Дон Фрегосо. Быть может, он бродил где-нибудь тут поблизости, чтобы оградить от уличных неприятностей наших игроков.

Фаустина. Хитрости старого вояки! Я все равно узнáю правду. Если вы меня обманываете, вам меня больше не видать. (Уходит.)

Дон Фрегосо один.

Дон Фрегосо. Ах, почему меня так тянет к ней! Только бы видеть, говорить с ней! Мне мило в ней все, даже ее гнев, и мне нравится вызывать ее попреки, лишь бы слышать ее голос.

Пакита, Мониподиов одежде монаха-сборщика.

Пакита. Сеньора велела мне разузнать, кто подослал сюда Мониподио, но… никого уже нет.

Мониподио. Творящий милостыню, возлюбленная дочь моя, стяжает себе мзду на небесах.

Пакита. У меня ничего нет.

Мониподио. Тогда хоть пообещайте мне что-нибудь.

Пакита. А монах-то не прочь пошутить!

Мониподио. Она меня не узнает. Можно рискнуть. (Стучится в дверь к Лотундиасу.)

Пакита. Ну, уж если вы рассчитываете на объедки со стола нашего хозяина, то на моем обещании скорее разживетесь. (К Фаустине, которая показывается на балконе.) Сеньора, эти люди ушли.

Мониподио и донья Лопес.

Донья Лопес (к Мониподио) . Чего вам надо?

Мониподио. Братья нашего ордена получили известия о вашем любезном Лопесе…

Донья Лопес. Стало быть, он жив?

Мониподио. Когда вы будете провожать сеньориту Марию в доминиканский монастырь, обойдите площадь кругом, и вы встретите человека, который бежал из Алжира и расскажет вам о Лопесе.

Донья Лопес. Милосердное небо! И я могу его выкупить?

Мониподио. Сперва разузнайте, стоит ли: а что, если он стал… мусульманином?

Донья Лопес. Мой дорогой Лопес! Пойду потороплю сеньориту. (Входит в дом.)

Мониподио, Кинолаи Фонтанарес.

Фонтанарес. Наконец-то, Кинола, мы под ее окнами!

Кинола. А где же Мониподио? Или дуэнья над ним подшутила? (Смотрит на монаха.) Господин неимущий!

Мониподио. Все в порядке.

Кинола. Санго де ми! Вот ловкач! Такого сам Тициан не отказался бы написать… (Фонтанаресу.) Она сейчас выйдет. (К Мониподио.) Как он тебе нравится?

Мониподио. Хорош.

Кинола. Он будет грандом Испании.

Мониподио. О… Тогда вдвойне хорош…

Кинола. Главное, сударь, осторожнее! Не слишком предавайтесь ахам и охам, а то дуэнья поймет, что дело неладно!

Те же, донья Лопеси Мария.

Мониподио (дуэнье, указывая на Кинолу.) Вот тот самый христианин, который вырвался из плена.

Кинола (дуэнье) . Ах, сеньора, я вас сразу узнал. Сеньор Лопес десятки раз описывал ваши прелести… (Уводит ее.)

Мария, Фонтанарес и Мониподио, прохаживающийся в глубине сцены.

Мария. Неужели это вы?

Фонтанарес. Да, Мария, удача улыбнулась мне, мы будем счастливы.

Мария. Ах, если бы вы знали, как я молила Бога, чтобы он послал вам удачу!

Фонтанарес. Я вам должен рассказать очень многое. Но лишь одно я должен буду повторить неисчислимое множество раз, дабы вознаградить себя за долгую разлуку.

Мария. Не говорите так со мной, а то я подумаю, что вы не знаете всей силы моей привязанности. Она живет не льстивыми словами, а всем, что так важно для вас.

Фонтанарес. Всего важнее для меня, Мария, знать, хватит ли у вас мужества противиться вашему отцу, – ведь он, говорят, хочет выдать вас замуж. Лишь вера в вашу любовь даст мне силы осуществить мой замысел.

Мария. Разве я переменилась?

Фонтанарес. Для нас, мужчин, любить – значит опасаться всего! Вы так богаты, а я так беден! Вас не мучили, пока меня считали погибшим, но теперь между нами станет целый мир. Вы моя звезда, лучезарная и далекая. Я должен быть уверен, что в конце борьбы назову вас своею, иначе, невзирая на победу, я умру от горя.

Мария. Разве вы меня не знаете? В разлуке с вами я жила в одиночестве, почти затворницей, и то чувство, такое чистое, которое с детских лет связывает меня с вами, оно росло и стало достойным твоей судьбы. Когда эти глаза, которым так сладостно видеть тебя вновь, закроются навеки, когда это сердце, которое бьется только для Бога, для моего отца и для тебя иссохнет, – я верю, что моя душа переживет меня здесь, на земле, и будет любить тебя по-прежнему! Неужели ты сомневаешься в моем постоянстве?

Фонтанарес. Услышав такие слова, какой только пытки не примешь!

Те же и Лотундиас.

Лотундиас. Проклятая дуэнья оставила дверь настежь…

Мониподио (в сторону) . Ой, наши бедные дети погибли!.. (Лотундиасу.) Творящий милостыню стяжает сокровище на небесах.

Лотундиас. Трудись, и на земле ты стяжаешь себе сокровища. (Оглядывается по сторонам.) Куда пошли моя дочь и ее дуэнья?

Игра между Мониподио и Лотундиасом.

Мониподио. Испанец щедр.

Лотундиас. Ах, отстань! Я каталонец и, значит, подозрителен. (Замечает Марию и Фонтанареса.) Что я вижу!.. Моя дочь с молодым человеком! (Бежит к ним.) Сколько ни плати дуэньям, сколько ни требуй у них за свои деньги материнского глаза и сердца, они вечно вас будут обкрадывать. (Марии.) Как! Мария, вы, наследница дохода в десять тысяч цехинов, вы разговариваете с… Или мне мерещится?.. Да это тот самый проклятый механик, у которого ни гроша за душой!

Мониподио, повернувшись к кулисе, делает знаки Киноле.

Мария. Отец, Альфонсо Фонтанарес больше не беден, он видел короля.