Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

По правую руку Годвина, немного в стороне, стояли, наконец, Гурт и Гарольд. Гурт обвивал рукой плечо Гарольда и, не обращая внимания на переговорщика, дававшего отчет в результате своего посольства, наблюдал только действие его слов на Гарольда, потому что Гурт любил Гарольда, как Ионафан – Давида. Гарольд один был совершенно безоружен, а если спросили бы любого из ратников, кто из всего семейства Годвина рожден полководцем, он, вероятно, указал бы на него, безоружного.

– Что же говорит король? – спросил Годвин.

– Он не соглашается возвратить тебе и твоим сыновьям поместья и званье и даже не хочет выслушать тебя, пока ты не распустишь свои войска, не удалишь суда и не согласишься оправдать себя и свое семейство перед Витаном.

Тостиг злобно захохотал, пасмурное лицо Свена стало еще мрачнее, Леофвайн крепко сжал правой рукой свой ятаган, Вольнот выпрямился, а Гурт не спускал глаз с Гарольда, лицо которого оставалось совершенно спокойным.

– Король принял тебя в военном совете, – проговорил Годвин, – где, разумеется, участвовали норманны. А кто же был в нем из знатнейших англичан?

– Сивард нортумбрийский, твой враг.

– Дети, – обратился граф к сыновьям, глубоко вздохнув, как будто громадная тяжесть свалилась с его сердца, – не будет сегодня нужды в мечах и кольчугах. Гарольд один рассудил справедливо.

– Что ты этим хочешь сказать, батюшка? – спросил Тостиг злобно. – Уж не намерен ли ты…

– Молчи, сын, молчи! – перебил Годвин твердым повелительным голосом, но без суровости. – Иди назад, храбрый, честный приятель, – продолжал он, обращаясь к Веббе, – отыщи графа Сиварда и скажи ему, что я, Годвин, старый его соперник и враг, отдаю в его руки свою жизнь и честь, и что я готов безусловно следовать его совету, как мне поступить… Иди!

Вебба кивнул головой и опять спустился в шлюпку.

Гарольд выступил вперед.

– Батюшка, – начал он, – вот там стоят войска Эдуарда, вожди их должны еще находиться во дворце, какой-нибудь запальчивый норманн может, чего доброго, возбудить стычку, и Лондон будет взят не так, как нам следует брать его: ни одна капля английской крови не должна обагрить английский меч. Поэтому, если ты позволишь, я сяду в лодку и выйду на берег. Если я в изгнании не разучился узнавать сердца моих земляков, то, при первом возгласе наших ратников, которым они будут приветствовать возвращение Гарольда на родину, половина неприятельских рядов перейдет на нашу сторону.

– А если этого не будет, мой самонадеянный братец? – сказал насмешливо Тостиг, кусая от злости губы.

– Тогда я один поеду в ряды их и спрошу: какой англичанин дерзнет пустить стрелу или направить копье в эту грудь, никогда не надевавшую брони против Англии?

Годвин положил руку на голову Гарольда и слезы выступили в его холодных глазах.

– Ты угадываешь по внушению неба то, чему я научился только опытом и искусством, – сказал он. – Иди, и Бог да пошлет тебе успех… пусть будет по-твоему!

– Он заступает твое место, Свен: ты старший, – заметил Тостиг брату.

– На моей душе лежит бремя греха, и тоска гложет мое сердце! – ответил Свен грустно. – Если Исав потерял свое право первородства, то неужели Каин сохранит его?

Проговорив эти слова, он отошел от Тостига и, прислонившись к корме корабля, опустил лицо на край своего щита.

Гарольд взглянул на него с выражением глубокого сострадания, поспешно приблизился к нему и, дружески пожав его руку, шепнул:

– Брат, прошу: не вспоминай о прошлом. Гакон, тихонько последовавший за отцом, поднял на Гарольда свои задумчивые, грустные глаза. Когда же тот удалился, он сказал Свену робкий голосом:

– Он один, по крайней мере, всегда добр и сострадателен к тебе и ко мне.

– А ты, когда меня не будет, привяжись к нему и люби его, как твой отец, Гакон, – ответил Свен, с любовью приглаживая темные кудри ребенка.

Мальчик вздрогнул и, наклонив голову, прошептал про себя:

– Когда тебя не будет?!.. не будет! Разве вала [7]и тебе изрекла гибель?.. и отцу и сыну – обоим?

Между тем Гарольд сел в лодку, спущенную для него с борта короля. Гурт взглянул с умоляющим видом на отца и последовал за братом.

Годвин задумчиво следил глазами за удаляющейся шлюпкой.

– Нет надобности, – проговорил он вслух, хоть и про себя, – верить прорицателям или Хильде, когда ока предсказывала, еще до нашего изгнания…

Он остановился: гневный голос Тостига прервал его думу.

– Отец! Кровь приливает к мозгу, когда ты припоминаешь предсказания Хильды насчет своего любимца! – воскликнул молодой человек. – Они уже и без того посеяли немало раздора в нашем доме. Если мои распри с Гарольдом навели преждевременную седину на твою голову – вини в этом себя!.. Вспомни, как ты, под влиянием этих нелепых предсказаний, сказал нам, при первой нашей ребяческой ссоре, с твоим любимцем: «Не ссорьтесь с Гарольдом: его братья со временем подчинятся ему!»

– Докажи, что предсказание ложно, – ответил Годвин спокойно. – Умные люди всегда сами создают себе будущность, сами определяют себе жребий. Благоразумие, терпение, труд, мужество – вот звезды, управляющие участью человека!

Тостиг не успел возразить, потому что вблизи раздался плеск весел, и два корабля, принадлежавшие двум знатнейшим вождям, принявшим сторону Годвина, подплыли к борту рунической эски, чтобы узнать результат посольства к королю.

Тостиг кинулся к борту корабля и вскричал громким голосом:

– Король, увлекаясь внушениями безрассудных советников, не желает нас выслушать… Оружие должно порешить наше дело!

– Молчи, безумный юноша! – воскликнул Годвин, заскрежетав зубами при буйных криках злобной и негодующей радости, поднявшихся на кораблях после ответа Тостига.

– Да будет проклят тот, кто первый прольет родную кровь! – продолжал Годвин. – Слушай, кровожадный тигр, тщеславный павлин, гордящийся своими пестрыми перьями!.. Слушай, Тостиг, и трепещи: если ты еще одним словом расширишь пропасть, разделяющую меня с королем, то помни, что как изгнанником ты вступил в Англию, так и выйдешь из нее опять тем же изгнанником. Ты променяешь графство и поместья на горький хлеб изгнания и на волчью виру [8]!

Гордый Тостиг смутился от этих слов отца и молча удалился. Годвин перешел на палубу ближайшего корабля и силился могуществом своего красноречия смирить страсти, возбужденные безрассудной выходкой Тостига.

– В то самое время, когда он убеждал негодующих вождей и ратников, в рядах войск, стоявших на берегу, раздался восторженный крик: «Гарольд, наш граф Гарольд!» Годвин посмотрел в эту сторону: королевские полки колебались, переговаривались и вдруг, уступая какой-то непреодолимой силе, тысячи голосов произнесли единодушно: «Гарольд, наш Гарольд!.. да здравствует наш благородный граф!»