Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

– Милая, дорогая Юдифь! – воскликнул Гарольд в восторге. – Скажи это, будь тверда, никто не посмеет неволить тебя: закон не может вырвать тебя из объятий твоей бабушки, а где говорит закон, там властен и Гарольд… и там наше родство, несчастье моей жизни, будет благодеянием.

– Почему называешь ты наше родство несчастьем? Мне так приятно думать, что мы с тобой родня, хоть немного дальняя, и я имею право гордиться твоей славой и радоваться твоему присутствию у нас. Отчего же моя радость для тебя только горе?

– А потому, – ответил он, скрестив печально руки, – что, не будь мы в родстве, я сказал бы тебе: «Юдифь, я люблю тебя более чем любил бы сестру! Будь женой Гарольда!..» Если же я теперь скажу это тебе, и ты станешь моей, жрецы всплеснут руками и проклянут наш брак. Дом мой рухнет тогда до самых оснований. Отец мой, братья, таны, выборные, сановники и все, в силе которых заключается наша сила, пристанут ко мне с просьбами отречься от тебя… Как я теперь могуществен, так был могуществен и мой Свен, и как отвержен Свен, так будет в этом случае отвержен и Гарольд, а по изгнании Гарольда, чья грудь будет настолько отважна и сильна, чтоб заменить его на оборону Англии!.. Разгорятся тогда все те буйные страсти, которые я смиряю как дикого коня… И я пойду с хоругвью и одетый в доспехи на жрецов, на родных, на танов и отчизну. Потоком польется кровь моих земляков… Вот почему Гарольд, покоряясь как раб власти этих жрецов, которых презирает, не дерзает сказать избраннице души своей: дай мне правую руку и будь моей невестой!

С отчаянием слушала Юдифь это признание, и лицо ее стало белее мрамора. Но когда Гарольд умолк и быстро отвернулся, чтобы она не увидела борьбы его души, в ней пробудилась во всей своей возвышенности сила женской души, постигающая даже в самой печальной доле благородное и высокое. Подавив и любовь и душевную горесть, она подошла к Гарольду, протянула ему свою нежную руку и проговорила с сердечным состраданием:

– Никогда еще, Гарольд, я не гордилась так тобой, как теперь, потому что Юдифь не могла бы любить тебя так, как она тебя любит, да и будет любить до самой могилы, если б ты не любил Англию больше самой Юдифи… Гарольд, я была до этой минуты простодушным ребенком и не знала, конечно, и собственного сердца. Теперь же я читаю в нем и вижу, что я женщина…Теперь уж я, Гарольд, не страшусь и заключения: оно не убивает жизни, а, напротив, расширяет ее, сосредоточивая ее в одно желание быть достойной приносить за тебя жертву небу.

– Юдифь, – воскликнул Гарольд, побледневший как смерть. – Не говори мне более, что для тебя не страшно вечное заключение!.. Умоляю тебя, приказываю тебе: не воздвигай между нами этой вечной преграды! Пока ты свободна, остается надежда, хотя быть может призрачная, но все-таки надежда.

– То, что тебе угодно, будет угодно и мне! – ответила Юдифь спокойно и покорно. – Распоряжайся участью моей по своему желанию.

Не смея полагаться на силу своей воли, чувствуя, что рыдания теснят ей грудь, она быстро ушла, оставив Гарольда одного у кургана.

Когда Гарольд на следующее утро вошел в вестминстерский дворец с намерением повидаться с королевой, он нечаянно встретился со своим отцом, который, взяв его под руку, серьезно сказал:

– Сын мой, я имею многое на душе, касающееся тебя и всего нашего дома, о чем бы я и хотел поговорить с тобой.

– Позволь мне после прийти к тебе, – возразил молодой граф, – мне сейчас необходимо видеть сестру, пока она еще не занята своими просителями, жрецами.

– Успеешь еще, – заметил отрывисто старик. – Юдифь теперь в молельне, и мы успеем обсудить наши светские дела, прежде, чем она будет в состоянии принять тебя, чтобы рассказать тебе последнее сновидение короля, который был бы великим человеком, если бы деятельность его, проявляющаяся постоянно во сне, проявилась бы и наяву… Идем!

Не желая раздражать отказом отца, Гарольд со вздохом последовал за ним в ближайший покой.

– Гарольд, – начал Годвин, тщательно заперев дверь, – ты не должен допускать, чтобы король дольше удерживал тебя здесь ради своих капризов: твое присутствие необходимо в подвластном тебе графстве. Тебе ведь известно, что эти ост-англы, как мы их называем, состоят большей частью из датчан и норвежцев – упрямого, своевольного народа, который сочувствует более норманнам, чем саксонцам. Моя власть основана не только на том, что я одного происхождения со свободным народом Эссекса, но и на том обстоятельстве, что я старался всеми способами утвердить свое влияние над датчанами. Скажу тебе, Гарольд, что тот, кто не сумеет смирить англо-датчан, не будет в силах поддержать власть, которую я приобрел над саксонцами.

– Это я знаю, батюшка, – ответил Гарольд, – и я вижу с удовольствием, что эти храбрые пришельцы, смешавшись с более кроткими саксонцами, действуют на них благотворным образом в том отношении, что передают им свои более здравые взгляды, между тем как сами постепенно утрачивают свою дикость.

Годвин одобрительно улыбнулся; но потом лицо его стало опять серьезно.

– Это так, но подумал ли ты, что Сивард омрачает славу нашего рода, овладевая умами народонаселения берегов Гомбера, между тем как ты бездействуешь в этих палатах. Подумал ли ты хоть раз, что вся Мерция находится в руках нашего соперника Леофрика и что сын его Альгар, управляющий во время моего отсутствия Эссексом, сделался очень популярен в этой местности?.. Если б я вернулся годом позже, то все голоса были бы в пользу Альгара, но не в мою… Чернь легкомысленна!.. Помоги же мне, Гарольд! Сердце мое полно тоски, и я не могу один работать… Я никому не говорил еще, как трудно мне было лишиться Свена.

Старик замолк; губы его судорожно подергивались. – Один ты, Гарольд, продолжал он после минутной паузы, – благородный юноша, не постыдился стать на его сторону перед Витаном… Да, один… и как горячо я благословлял тебя в ту минуту. Но вернемся опять к нашему делу: помоги мне, Гарольд, докончить начатое мной! Власть упрочивается единственно поддержкой сильных союзников! Что стало бы со мной, если б я не нашел себе жену в доме Канута Великого? Ведь это-то обстоятельство и дает моим сыновьям полное право надеяться на любовь датчан. Английский трон перешел потом, благодаря мне, снова к саксонской линия, и я поверг на холодное ложе короля Эдуарда свою прекрасную Юдифь. Если бы от этого брака были дети, то внук Годвина, происходящий из двух королевских домов, был бы наследником английской короны. Я ошибся в расчете и теперь должен начать дело сначала. Твои брат, Тостиг, женившись на дочери графа Балдуина, придал нашему дому больше блеска, чем силы: иностранец не имеет почти никакого значения в Англии… Ты, Гарольд, должен дать новые опоры нашему роду… Я лучше желаю видеть тебя женатым на дочери одного из наших опасных соперников, чем на какой-нибудь иностранной принцессе. У Стиварда нет дочерей-девушек, но зато у Альгара есть очаровательная дочь; сделай ей предложение, чтобы превратить врага в друга. Посредством этого союза мы подчиним себе Мерцию а чего доброго, покорим и непокорных валлийцев, что весьма возможно, так как Альгар породнился с валлийским королевским домом. С помощью Альгара ты будешь иметь возможность покорить Марков, которые так плохо защищаются Рольфом, норманном. Альгар сообщил мне на днях, когда я встретился с ним, что он намерен выдать свою дочь за Гриффита, мятежного короля, вассала Северного Валлиса. Поэтому я советую тебе не упускать драгоценного случая, а свататься скорее. Не думаю, чтобы Гарольд со своим красноречием получил отказ, – добавил Годвин с улыбкой.