Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

Ближайшая к центру стена имела громадную брешь, в которой стояло трое мужчин, взгляды которых с выражением страшной ненависти были обращены на Гриффита.

Это были три принца из древней линии, которым казалось ужасным унижением быть вассалами Гриффита. Каждый из них имел когда-то трон и дворец, правда деревянный, – карикатуру дворцов, в которых восседали их предки. Все они были покорены Гриффитом в дни его славы.

– Неужели мы должны умереть с голоду в этих горах из-за человека, которого Бог давно оставил и который даже не мог сберечь своего обруча от кулаков саксонца? – шептал один из них, Овен, глухим голосом. – Как вы думаете: скоро настанет его час?

– Его час настанет тогда, когда лошадь, овца и собака будут съедены и когда все в один голос начнут кричать ему: «Если ты король, то дай нам хлеба!» – сказал Модред.

– Еще хорошо, – вставил свое слово и третий принц, почтенный старик, опиравшийся на массивный серебряный посох, но прикрытый лохмотьями. Хорошо, что ночная вылазка, которая была предпринята только из-за голода, не достигла своей цели, то есть не доставила провизии, иначе никто не отважился бы остаться верным Тостигу.

Овен принужденно засмеялся.

– Как можешь ты, кимр, говорить о верности саксонцу-разбойнику, опустошителю, убийце? Если б Тостиг и не предлагал нам хлеб, то мы все-таки должны бы остаться верными нашей мести и снести голову Гриффиту… Ш-ш-ш! Гриффит пробуждается из своего оцепенения… смотрите, как мрачно блестят его глаза!

Король, действительно, приподнялся немного, оперся на локоть и с отчаянием огляделся вокруг.

– Сыграй нам что-нибудь, бард, – произнес он. – Спой нам песню, которая напоминала бы прежние дни!

Бард поспешил исполнить его приказ, но порванные струны издали только глухой, неприятный ропот.

– Благозвучие покинуло арфу, о, государь! – проговорил бард жалобно.

– Так! – пробормотал Гриффит. – А надежда покинула землю!.. Варя, отвечай мне: ведь ты часто славил в моем дворце умерших королей… будут ли когда-нибудь славить и меня? Будут ли рассказывать потомству о тех славных днях, когда князья повисские бежали перед мной, как облака бегут перед бурей?.. Будут ли петь о том, как корабли мои наводили ужас на всех моряков?.. Да, хотелось бы знать мне: будут ли петь о том, как я жег саксонские города и побеждал Рольфа гирфордского… или же в памяти останутся только мой стыд и позор?

Бард провел рукой по глазам и ответил:

– Барды будут петь не о том, как перед твоим троном преклонялось двадцать князей и как ты побеждал саксонцев, но в песнях их будет описываться, с каким геройством ты защищал свою землю и какой славный подвиг совершил на пенмаен-маврской вершине!

– Больше мне и не надо… и этим одним увековечится мое имя, – сказал Гриффит.

Он взглянул на Альдиту и проговорил серьезно:

– Ты бледна и печальна, моя супруга. Жаль ли тебе трона или мужа?

Не участие или любовь выразились на надменном лице Альдиты, а один ужас, когда она ответила:

– Что тебе за дело до моей печали!.. Ты теперь ведь выбираешь только между мечом или голодом. Ты презираешь нашу жизнь во имя своей гордости. Так пусть же будет по-твоему: умрем!

В душе Гриффита происходила борьба между нежностью и гневом, которая ясно отразилась на его лице.

– Но смерть не может быть для тебя страшной, если ты любишь меня! воскликнул он.

Альдита отвернулась с содроганием, и несчастный король неподвижным взором смотрел на это лицо, которое было так прекрасно, но не было согрето чувством. Смуглые щеки его побагровели.

– Ты желаешь, чтобы я покорился твоему земляку, Гарольду, чтобы я… я, который должен бы быть королем всей Британии, вымолил у него пощаду?.. О, ты, изменница, дочь танов-разбойников! Ты прекрасна, как Равена, но я не Фортимер для тебя!.. Ты с ужасом отворачиваешься от своего супруга, который дал тебе корону, и мечтаешь о Гарольде…

Страшная ревность звучала в голосе короля и сверкала в его глазах, между тем как Альдита вспыхнула и надменным движением скрестила на груди руки.

– Напрасно вернул мне Гарольд твое тело, если сердце-то осталось у него! – произнес Гриффит, скрипя зубами. – Я понимаю теперь, что ты желала бы видеть меня у ног моего злейшего врага… чтобы я полз перед ним как избитая собака, вымаливая себе прощения… ты желаешь этого не ради спасения моей жизни, а потому, что будешь иметь случай снова любоваться им… этим саксонцем, которому ты с удовольствием отдалась бы, если б он только пожелал взять тебя… О, позор, позор, позор мне, бедному!.. О, неслыханное вероломство!.. Да! лучше саксонского меча и змеиного жала поражает подобное… подобное…

Глаза гордого короля наполнились слезами, и голос его дрогнул.

– Убей меня, если хочешь, только не оскорбляй! – сказала Альдита холодно. – Я ведь сказала, что готова умереть!

Она встала и, не удостаивая более своего мужа ни одним взглядом, ушла в одну из башен, где кое-как была приготовлена для нее комната.

Гриффит долго смотрел ей в след, и взор его постепенно делался все мягче и мягче, потому что любовь его к Альдите пережила доверие и уважение. Только любовь к женщине и способна победить сердце сурового дикаря. Он подозвал к себе барда, который отошел было в самый угол во время разговора королевской четы, и спросил с вымученной улыбкой:

– Веришь ты преданию, которое гласит, что Джиневра изменяла королю Артуру?

– Нет, не верю, – ответил бард, угадавший мысль короля, – потому что она не пережила его и была похоронена вместе с ним в Аваллонской долине.

– Ты изучал сердце человеческое и понимаешь все его движения, скажи же мне: что побуждает нас скорее желать смерти любимой особы, чем помириться с мыслью, что она будет принадлежать другому. Выражается ли в этом любовь или ненависть?

Выражение глубочайшего участия мелькнуло во взоре барда, когда он почтительно преклонился перед королем и ответил:

– О, государь, кто же может сказать, какие звуки извлекаются ветром из струн арфы или какие желания может пробудить любовь в сердце человека?.. Но я могу сказать, – продолжал бард, выпрямляясь во весь рост и резко выговаривая слова, – что любовь короля не терпит мысли о бесчестии, и что та, в объятиях которой он покоился, должна заснуть вечным сном вместе с ним…

– Эти стены будут моей могилой, – перебил Гриффит внезапно, – а ты переживешь меня.

– Повторяю, что ты не один будешь лежать в могиле, – утешал бард. – С тобой будет похоронена та, которая тебе всего дороже в мире… я буду петь над твоей и ее могилой, если переживу тебя, и воздвигну над вами холм, который будет памятником для потомства… Надеюсь, однако, что ты еще проживешь многие славные лета, вырвавшись из сетей неприятеля!