Джон Стейнбек - О мышах и о людях

Джордж кричал:

— Отпусти его руку, Ленни, отпусти. Ловкач, помоги мне, пока сморчок не остался без руки.

Внезапно Ленни ослабил хватку. Он присел у стены, испуганно сжался.

— Ты велел мне, Джордж, — произнёс он с несчастным видом.

Кудряш опустился на пол, с удивлением глядя на раздавленную руку. Ловкач и Карлсон склонились над ним. Потом Ловкач выпрямился и со страхом покосился на Ленни.

— Надо доставить его к доктору, — кивнул он на Кудряша. — Сдаётся мне, у него все кости переломаны.

— Я не хотел, — плакал Ленни. — Я не хотел поранить его.

— Карлсон, снаряжай телегу, — распорядился Ловкач. — Отвезём в Соледад, там его поправят.

Карлсон поспешил наружу. Ловкач повернулся к скулящему Ленни.

— Твоей вины тут нет, — успокоил он. — Этот подонок сам нарвался. Но Иисусе! он едва не остался без руки.

Сказав так, Ловкач вышел и через минуту вернулся с кружкой воды. Держал её у губ Кудряша, пока тот жадно пил.

Джордж хмуро спросил:

— Ловкач, нас теперь уволят? Нам нужны деньги. Папаша Кудряша нас прогонит?

Ловкач криво усмехнулся, присел на корточки перед Кудряшом.

— Ты ещё способен соображать? — спросил он. Кудряш кивнул. — Хорошо, тогда слушай сюда, — продолжал Ловкач. — Сдаётся мне, твоя рука попала в машину. Если не скажешь никому, чего у тебя с рукой, мы тоже ничего не скажем. Но если вякнешь и попробуешь поквитаться с этим парнем, мы тоже молчать не станем и обскажем, как было дело — все куры в округе умрут со смеху.

— Я ничего не скажу, — мрачно пообещал Кудряш, избегая смотреть на Ленни.

Снаружи загремели колёса повозки. Ловкач помог Кудряшу подняться.

— Давай, давай, Карлсон доставит тебя к доктору.

Он вывел Кудряша за дверь и вскоре шум колёс затих вдали. Через мгновение Ловкач вернулся в барак. Он взглянул на Ленни, который всё еще сидел, с испуганным видом скрючившись у стены.

— Давай–ка посмотрим на твои лапы, — сказал Ловкач.

Ленни протянул руки.

— Бог ты мой, не хотел бы я, тебя рассердить, — покачал головой Ловкач.

— Ленни просто испугался, — вмешался Джордж. — Он не знал, что делать. Я же тебе говорил, что никому не стоит драться с ним. Хотя нет, пожалуй, это я говорил Липкому.

Липкий торжественно кивнул.

— Точно, — сказал он. — Именно так ты и говорил. Этим утром, когда Кудряш в первый раз прицепился к твоему другану. Лучше бы ему не рыпаться на Ленни — так ты сказал.

Джордж повернулся к здоровяку.

— Ты ни в чём не виноват, — сказал он. — Тебе нечего больше бояться. Ты сделал только то, что я тебе велел, и всё. Тебе надо бы пойти умыться, а то вид у тебя, как у чёрта.

Ленни улыбнулся разбитыми губами.

— Я не хотел неприятностей, — сказал он и направился к двери, но дойдя до неё, обернулся.

— Джордж?

— Чего?

— Я всё ещё могу присматривать за кроликами, Джордж?

— Конечно. Ты не сделал ничего плохого.

— Я никому не хотел худого, Джордж.

— Знаю, знаю, иди к чертям, умойся.

Койка Крючка — негра–конюха — располагалась в комнатке для хранения упряжи, в небольшом сарае, что примыкал к конюшне. С одной стороны комнатушки распологалось квадратное окно в четыре стекла, а с другой — обшитая фанерой дверь, ведущая в конюшню. Койкой Крючку служил длинный ящик, наполненный соломой, поверх которой было постелено одеяло. В стене, у окна, торчали вбитые колышки, на них висела поломанная упряжь, требующая починки, и полосы новой кожи, а под самым окном притулился небольшой верстак, на котором лежали инструменты для скорняжной работы — изогнутые ножи, иглы, мотки суровых ниток и маленький клепальный молоток. Рядом были развешаны детали упряжи, лопнувший хомут с торчащим из него конским волосом, сломанная клешня и соединительная цепь с кожаным покрытием. Имелся у Крючка и свой ящик из–под яблок, служащий прикроватной полкой, на которой хранились флаконы с лекарствами как для лошадей, так и для самого хозяина комнаты. Там же стояла жестянка с дегтярным мылом и измазанная смолой банка с торчащей из неё кисточкой. На полу тут и там валялась разная мелочь — живя один, Крючок мог позволить себе бросать вещи где ему вздумается, а будучи конюхом и калекой, он оставался одним из долгожителей ранчо и потому накопил всякой всячины больше, чем мог бы при необходимости унести.

Крючок являлся обладателем нескольких пар ботинок, пары резиновых сапог, большого будильника и одноствольного ружья. Подлинной достопримечательностью, необычной для такого рода жилища, были книги — зачитанный до дыр словарь и потрёпанный гражданский кодекс Калифорнии издания 1905 года. Кроме того, затасканные журналы и небольшие грязные книжонки валялись на отдельной полке над лежаком, а рядом на гвозде висели очки в золочёной оправе.

Комнатёнка была тщательно подметена и удивительно чиста, поскольку Крючок считал себя человеком гордым и независимым. С людьми он всегда держал дистанцию и того же ожидал от них. Его тело сильно кренилось на левую сторону из–за искривления позвоночника, а глаза были посажены так глубоко, что казались ярче, чем было на самом деле. Худое лицо его испещряли глубокие морщины, а плотно сжатые тонкие губы выделялись на чёрном лице своей бледностью.

Медленно клонился к закату субботний вечер. В открытую дверь доносился с конюшни топот копыт, фырканье, похрустывание сена на лошадиных зубах, тихое звякание цепочек в недоуздках. Маленькая лампочка распыляла вокруг тусклый жёлтый свет.

Крючок сидел на лежаке. Его рубаха сзади была задрана поверх джинсов. В одной руке он держал бутылку с притиранием, а другой втирал густую мазь в спину. Время от времени он капал в розоватую ладонь несколько капель из бутыли и, кряхтя, тянулся рукой за спину. Когда порция мази касалась кожи, он вздрагивал и поёживался.

В открытой двери бесшумно возник Ленни и остановился, заглядывая в комнату. Его крутые плечи, казалось, заполнили всё пространство комнатушки. С минуту Крючок не замечал его появления, потом поднял глаза и тут же лицо его напряглось, он с хмурым видом вынул руку из–под рубахи.

Ленни беспомощно улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Крючок резко произнёс:

— Ты не имеешь права входить в мою комнату. Это моя комната. Никто не имеет права входить сюда, кроме меня.

Ленни сглотнул, его улыбка стала заискивающей.

— Я не делаю ничего плохого, — сказал он нерешительно. — Пришёл только глянуть на моего щенка. И увидел у тебя свет.

— А что здесь такого, я имею полное право зажечь свет. Давай уходи из моей комнаты. Меня не хотят видеть в бараке, вот и я не хочу видеть тебя в моей комнате.

— Почему не хочешь? — недоумённо вопросил Ленни.

— Потому что я чёрный. Они там играют в карты, а я не играю, потому что я чёрный. Они говорят, что от меня воняет. Но, скажу я тебе, вы все воняете, ещё похлеще.