Виктор Франкл - Доктор и душа: Логотерапия и экзистенциальный анализ

Как известно, одно время действовала «психология без души». Ее мы давно преодолели, но и сегодняшняя психология не убережется от упрека в том, что она осталась психологией без духа. Эта бездуховная психология не только слепа к достоинству личности и к самой личности, но слепа и по отношению к ценностям – к тем ценностям, которые составляют коррелят личного бытия, к космосу смысла и ценностей – бездуховная психология слепа к логосу.

Психологизаторство проецирует ценности из сферы духовного на уровень душевного, где они становятся неоднозначными: на этом уровне ни психология, ни патология уже не могут провести разграничение между видениями Бернадет и галлюцинациями обычной истерички. Я старался внушить это своим студентам, напоминая известный факт: по круглой двухмерной проекции на плоскости мы уже не можем отличить друг от друга трехмерные шар, конус и цилиндр. Так и психологическая проекция превращает совесть в «сверх-Я» или «интроекцию образа отца», а Бог становится «проекцией» того же образа, хотя на самом деле эти психоаналитические истолкования сами являются проекцией – психологистической.

Личность экзистенциальна: это означает, что она не принадлежит к области фактов. Человек как личность – не фактическое, а факультативное существо: он существует как собственная возможность, он может решить в пользу этой возможности или против нее. Бытие человека, говоря словами Ясперса, «решающее»: оно все время решает, чем ему быть в следующий миг. Как решающее бытие, оно диаметрально противоположно той картине, которая возникает в психоанализе: бытию, управляемому инстинктами и устремлениями. Бытие человека представляет собой, как я все время подчеркиваю, в самом глубинном и окончательном смысле ответственное бытие. Из этого с очевидностью следует также уже сформулированное, что бытие – это больше, чем свобода: в ответственности содержится также и «для чего» нашей свободы, то, ради чего человек свободен, в пользу чего или против чего он решает.

В противоположность психоанализу в экзистенциальном анализе, как я старался это показать, личность определяется не инстинктами, но ориентирована на смысл. В противоположность психоанализу, в перспективе экзистенциального анализа личность не стремится всецело к удовольствиям, но устремлена к ценностям. В психоаналитической концепции сексуальных влечений (либидо!) и в концепции социальной обусловленности (чувство общности!), выдвигаемой индивидуальной психологией, мы видим не что иное, как недостающий модус прафеномена – любви. Любовь – это всегда связь между «Я» и «Ты», но от этой связи в психоаналитической концепции остается лишь «Оно», сексуальность, а в индивидуальной психологии остается повсеместная социальность, безликое «Они» с большой буквы.

Если психоанализ полагает, что человеческое бытие-в-мире одержимо волей к наслаждению, а индивидуальная психология определяет его «волей к власти», то экзистенциальный анализ во главу угла ставит волю к смыслу. Этот подход признает и «борьбу за бытие-в-мире», и, безусловно, «взаимопомощь» (Петр Кропоткин), но также и борьбу за смысл бытия и взаимную поддержку в этой борьбе. В реальности поддержка и есть то, что мы называем психотерапией: это, по сути дела, Médicine de la Personne [69] ( Поль Турнье). Отсюда следует, что психотерапия должна заниматься не изменением динамики аффектов или энергии влечений, но сменой экзистенциальной позиции.

Личность – это «Я», а не «Оно», она не подчиняется диктату «Оно», той диктатуре, которую подразумевал Фрейд, утверждая, что «Я» в собственном доме не хозяин. Личность, «Я», никоим образом не подчиняется «Оно» ни в динамическом, ни даже в генетическом смысле, не управляется влечениями: понятие «Я-влечений» внутренне противоречиво и его следует отклонить. И все же личность – даже она – бессознательна, и как раз там бессознательна, где наступает духовное, именно в своем источнике она не только факультативна, но и по необходимости бессознательна. В своем источнике, в основе, дух – не поддающееся рефлексии и даже бессознательное исполнение. А потому нужно тщательно различать подчиненное влечениям бессознательное, с которым имеет дело психоанализ, и духовное бессознательное. К нему, к бессознательной духовности, принадлежит и безотчетная вера, неосознанная религиозность – как бессознательная, зачастую подавляемая связь человека с трансцендентным.

Заслуга Карла Юнга в том, что он высветил эту роль духовности, ошибка же его заключалась в том, что он эту бессознательную религиозность локализовал там, где следовало бы локализовать бессознательную сексуальность – в инстинктивном бессознательном, в «Оно». Однако к вере в Бога и к самой идее Бога меня не подталкивает инстинкт, мне приходится решать за Него или против Него – религия связана с «Я» или ее просто нет.

Личность – не только единство и цельность (пункты 1 и 2), она – основа единства и цельности, в ней утверждается то телесно-душевно-духовное единство, которое составляет сущность «человека». Единство и цельность учреждаются, основываются и обеспечиваются исключительно личностью, только в личности они формируются, утверждаются и гарантируются. Мы, люди, знаем духовную личность только в сосуществовании с ее психофизическим организмом. Человек – это точка пересечения, схождение трех уровней бытия: телесного, душевного и духовного. Эти уровни бытия невозможно вчистую отделить друг от друга (ср.: Ясперс, Гартман), и было бы неправильно говорить, что человек «состоит» из телесного, душевного и духовного, ведь он – единство и цельность, однако внутри единства и цельности духовное в человеке «противопоставляется» телесному и душевному. Это и составляет ноопсихический антагонизм {136}, как я это однажды назвал. И если психофизический параллелизм неизбежен, зато ноопсихический антагонизм факультативен, это всегда лишь возможность, ресурс, к которому постоянно можно обращаться, и в лечении врач непременно должен к нему апеллировать: нам постоянно удается пробуждать «упрямство духа», как я это называю, даже к очень сильному с виду психофизическому комплексу. Психотерапия никак не может обойтись без такого призыва к духу, и я считаю это вторым психотерапевтическим кредо – веру в способность духа при любых условиях и обстоятельствах все-таки сопротивляться и устанавливать в человеке продуктивную дистанцию с психофизическим комплексом. Если бы вследствие первого психиатрического кредо не имело смысла «чинить» психофизический организм, поскольку не существовало бы при любом заболевании цельной духовной личности, упорно ждущей своего восстановления, то мы, согласно второму кредо, не были бы в состоянии пробудить в человеке духовное и призвать его к противодействию, то есть не существовало бы и ноопсихического антагонизма.