Ричард О’Коннор - Психология вредных привычек

• Если ваша ненависть к себе связана с чем-то в прошлом, что до сих пор мучает вас, и нет никакой возможности исправить это напрямую, постарайтесь совершить символический акт раскаяния. Сделайте взнос в благотворительную организацию, достаточно внушительный, чтобы прочувствовать его. Посвятите часть своего времени волонтерской работе: поработайте в столовой для малоимущих, помогите пострадавшим от стихийных бедствий, поработайте в больнице или сиротском приюте. Сделайте что-то серьезное. А затем попытайтесь простить себя. Вы не должны всю жизнь раздирать свои раны, иначе это станет еще одной саморазрушающей привычкой. Вы сделали все, что могли, чтобы исправиться, а теперь выбросьте это из головы.

• Если вы поддерживаете деструктивные отношения, посмотрите на них суровым холодным взглядом, чтобы понять, что происходит. Не ваша ли ненависть к себе тому причиной? Если так, помните, что обидчики паразитируют на тайне и бесчестии, и если вы заявите всему миру, что вас обижают, обидчик лишится своей власти. Начните с близких друзей. Их реакция даст ключ к тому, как относиться к этой ситуации. Что вам нужно – изменить свои отношения или разорвать их?

Нужно также научиться хорошо заботиться о себе и совершенствовать этот навык до тех пор, пока он не станет естественной привычкой. Новые навыки заменят самодеструктивный цикл в мозгу на более позитивные связи. И по той же причине нельзя забывать практику осознанности – чтобы узнать себя поближе. Я очень рекомендую прием, который назвал сочувствующее любопытство , – это взгляд на себя, как если бы мы были своим терапевтом, без осуждения, с теплотой и состраданием и одновременно с искренним интересом и желанием понять, что происходит. Сочувствующее любопытство предполагает своего рода отстраненность, пытливое участие. Большинство из нас не смотрит на себя так; вместо этого мы относимся к себе как нерадивые родители к своим детям. В основном потакаем и попустительствуем себе: прощаем промахи и даем обещания, зная, что не выполним. Но в то же время другая часть нашего сознания все время судит и критикует нас за все проступки. Таким образом, мы колеблемся между потворством и наказанием. Сочувствие предполагает терпение, доброту, любовь, нежность, милосердие и заботу. Мы перестаем судить себя, но в то же время рассчитываем на лучшее в себе. Любопытству нужна определенная дистанция, стремление объективно оценить то, что мы чувствуем, и почему мы переживаем то, что переживаем. Любопытству требуется сила нашего разума, чтобы внимательно вглядеться в то, что происходит. Особенно это касается самодеструктивного поведения, когда очень важно изучить себя – не снимать с себя стружку, а посмотреть внутрь с состраданием и интересом: «Почему я бранился с женой? Почему я напился прошлым вечером?» Любопытство дает возможность видеть дальше, чем обычно, и не просто порицать себя, как обычно, обещая, что больше так не будем: «Почему? Что я чувствую? Почему я боюсь видеть?» Сочувствующее любопытство – это отношение к «сознательному Я», это обучение и повторение пройденного до тех пор, пока оно не станет частью «непроизвольного Я».

В первой главе мы коснулись определенных фундаментальных аспектов «непроизвольного Я», не вписывающихся ни в допустимый мир человека, ни во фрейдовское бессознательное. Они относятся к стилю обучения, мышлению, чувствам, неосознанным реакциям тела, основным связям в мозгу, нервной системе и другим сложносочлененным системам организма: иммунной, эндокринной, желудочно-кишечной, мышечной и остальным – иными словами, ко всем функциям, которые мы привыкли считать непроизвольными. Эти аспекты не попадают под влияние разума и поэтому не зависят от нашей психологической истории. Однако это еще одна область неврологии, психологии и медицины, в которой были сделаны громадные успехи. Особенно это касается связей между физическими структурами мозга и тем, что мы называем разумом. Теперь мы получили возможность убедиться, что наши старые представления не соответствуют действительности. Вопреки распространенным взглядам, мозг не говорит, что нам делать; он просто часть системы, в которой наш жизненный опыт обучает мозг и сообщает ему, как поступать. В результате травматических событий мозг способен внезапно и надолго перестраиваться, как будто от удара молнии, а в течение жизни он может постепенно деформироваться и повреждаться под воздействием жизненных переживаний, разъедающих наши фундаментальные взгляды на безопасность, любовь и справедливость. Если людей, о которых мы будем говорить в этой главе, спросить, какова их парадигма, они ответят что-то вроде: «Я потерял/а управление и больше не могу доверять себе».

Нейрофизиологи показали, что воспоминания о травматических событиях не проходят обработку, чтобы попасть в хранилище повседневных впечатлений. Вместо этого они остаются «живыми», пребывая в краткосрочной памяти, отчего человек не просто вспоминает о них, а постоянно возвращается к ним, причем с повторением всех пугающих переживаний. Эти впечатления могут быть настолько устрашающими, что пробуждают к жизни особый способ защиты – диссоциацию, при которой мы физически присутствуем и реагируем на окружающий мир, но психологически – нет. В этом состоянии легко совершить ошибки, почувствовать себя беспомощными и зависимыми, чем могут воспользоваться другие. А когда травматические воспоминания оживают, человек переживает такой же испуг, какой испытал в прошлом, и может проявлять бесконтрольную агрессию или чрезмерную панику, полностью выпадая из сознательного контроля.

Катастрофические события, приводящие к травме, сотрясают нас, лишая иллюзии безопасности и контроля. Если мы оказались жертвой или свидетелем ужасающего случайного эпизода жестокости, «непроизвольному Я» становится тяжело поддерживать некоторые свои успокоительные убеждения: «Жизнь предсказуема. Добродетель вознаграждается. Я в безопасности». Наше «сознательное Я» может рационально понять, что подобные убеждения неоправданны, но «непроизвольное Я» опирается на свои успокаивающие иллюзии, чтобы помочь нам прожить день. Таким образом, травма потрясает нас до самых основ, и мы можем страдать от долговременной утраты оптимизма.

Люди хотят получить объяснение травматическим событиям: «Почему я?». Удивительно, но, по некоторым данным, те, кто обвиняют себя в случившемся, чувствуют себя лучше, чем люди, не находящие объяснения трагедии. Жертвы несчастных случаев, оставшиеся без объяснения, внутренне осознают, что оказались жертвами по чистой случайности, и поэтому в итоге крайне деморализованы. Но те, кто находят хоть какое-то объяснение, включая самообвинение, чувствуют себя лучше и быстрее приходят в норму {115}. Важно отметить, что между принятием на себя ответственности за чьи-то действия и самообвинением существует принципиальная разница. «Я приняла глупое решение и поплатилась за это», – звучит убедительнее, чем «Я беспомощный болван». Оказывается, нам гораздо важнее найти смысл, чем чувствовать себя невиновными.