Дональд Клифтон - Сила оптимизма. Почему позитивные люди живут дольше

Когда мы приступили к работе над книгой, первым делом я спросил у деда, как он пришел к мысли, что отталкиваться нужно от хорошего. Ответ последовал незамедлительно. Дон рассказал об одном случае, анализ которого изменил все его жизненные приоритеты, при том что случай этот был весьма далек от того, чтобы называться позитивной или вдохновляющей историей.

После окончания корейской войны Уильям Мейер (впоследствии – главный психолог американской армии) ознакомился с историями тысячи американских военных, побывавших в северокорейском плену [3]. Наибольший интерес для него представлял анализ одного из наиболее радикальных и извращенно эффективных случаев применения психологического оружия в истории, оказавшего непревзойденное разрушительное воздействие на тех, против кого было направлено.

Условия в корейских лагерях, где содержались американские солдаты, нельзя было назвать слишком жестокими или вопиюще бесчеловечными. Пленникам были предоставлены сносная еда, вода в достаточном количестве и крыша над головой. Их не истязали, не загоняли иголок под ногти. Более того, факты свидетельствуют о том, что в Северной Корее было зарегистрировано куда меньше случаев физического воздействия по сравнению с такого рода статистикой в лагерях для военнопленных во время любого другого серьезного военного конфликта в истории.

Однако именно в северокорейском плену погибло огромное количество американцев. Почему? Ведь лагеря не были даже обнесены колючей проволокой. Вооруженные охранники не сновали по территории. При этом никто из пленников даже не пытался убежать. Более того, многие отворачивались от своих собратьев по несчастью, враждовали с ними и даже шли на пособничество тюремщикам. Когда те, кто уцелел, были освобождены силами японского Красного Креста и им разрешили позвонить близким и сообщить о себе, лишь немногие воспользовались этим разрешением.

Вернувшись на родину, бывшие соседи по бараку не поддерживали никаких контактов друг с другом. Каждый из них, по словам Мейера, был заключен в камеру, созданную их же собственной психикой, без решеток и бетона.

Мейер открыл новый вид заболевания, характерного для лагерей военнопленных – синдром крайней безысходности . Вот типичная картина: пленный солдат часами слоняется из угла в угол по своему бараку, не делая ни малейшей попытки подумать о спасении. Он мог забиться в угол, спрятаться с головой под одеяло, провести так пару дней, а потом умереть.

Солдаты называли это отчаянием. Доктора придумали название – mirasmus (совр. название emaciation — истощение), иначе говоря, «потеря воли к жизни».

Если бы пленных били, оскорбляли или унижали, это бы пробудило в них ответную реакцию и гнев дал бы им силы бороться за свое выживание. Но ничего этого не было, и солдаты просто умирали, даже если медицинские причины для смерти отсутствовали. Смертность в северокорейских лагерях для военнопленных была признана беспрецедентно высокой (38 %) за всю военную историю Америки. Почти половина заключенных умерли только потому, что они полностью капитулировали – морально и физически.

Разгадка была найдена после анализа методов психического давления на личность, активно применяемых северокорейцами. Мейер назвал эту тактику «абсолютным оружием».

Мейер писал, что целью северокорейских военных было лишить человека эмоциональной подпитки, которую дают человеческие взаимоотношения. Для этого использовались четыре основные тактики.

• Поощрение доносительства.

• Побуждение к самобичеванию.

• Умерщвление патриотических чувств.

• Недопущение позитивной эмоциональной поддержки любого рода.

Солдат, «настучавший» на своего товарища, получал от надзирателя небольшое вознаграждение, к примеру пачку сигарет. При этом ни доносчик, ни нарушитель не подвергались наказанию. Эта тактика применялась с целью разрушить человеческие отношения между пленниками, озлобить их и настроить друг против друга. Тюремщики прекрасно понимали, что, черпая энергию друг у друга и не отдавая ее взамен отнятой, солдаты в конце концов превратятся в вампиров и попросту перебьют друг друга.

Заключенных разделили на группы по 10–12 человек и устраивали им «сеансы», которые Мейер назвал «извращением от групповой психотерапии». Каждый участник должен был публично покаяться перед группой во всех совершенных им неблаговидных поступках. Или же, напротив, нужно было рассказать о чем-то хорошем, что человек хотел сделать в своей жизни, но не смог.

Основная идея этой тактики состояла в том, что солдат должен был «исповедаться в своих грехах» не тюремщикам, а своим собратьям по несчастью. Искусно истребляя ростки доверия, взаимоподдержки, уважения, общественного признания, корейские офицеры создали в лагере такую атмосферу, при которой безжалостно осушались резервуары благожелательности.

Третья ключевая тактика тюремщиков заключалась в стимуляции антипатриотических чувств пленных солдат и лишения их доверия к своему командованию. Основным способом, которым северокорейцы добивались этого, было постепенное и неуклонное разрушение отношений между командирами и их подчиненными, попавшими в тот же лагерь. Последствия были чудовищны.

Однажды полковник попытался запретить своему солдату пить воду с рисового поля, поскольку знал, что она кишит смертоносными бактериями. Пленный солдат смерил презрительным взглядом бывшего командира и отрезал: «Нет у тебя надо мной власти, приятель. Ты такой же паршивый заключенный, как и я. Держи свои советы при себе, я уж как-нибудь сам о себе позабочусь». Пару дней спустя бедолага скончался от дизентерии.

В другом случае 40 заключенных стояли и безучастно наблюдали, как надзиратель выкинул из барака и оставил умирать на земле трех тяжелобольных солдат. Почему же никто не вмешался? Да просто каждый посчитал, что это не его дело. Человеческие отношения были разрушены. Людям было наплевать друг на друга.

Четвертая тактика – лишение солдат психологической подпитки положительными эмоциями и погружение их вместо этого в бездну негатива – являла собой не что иное, как пример опустошения «сосуда жизни» в своей, возможно, наиболее жестокой форме. Все письма подвергались жестокой цензуре. Хорошие весточки не доходили до адресатов, а все печальные известия – сообщения о смерти близкого родственника или письмо от жены, в котором она признается, что устала ждать мужа с войны и собирается устраивать свою судьбу с другим, – доставлялись незамедлительно.