Регина Бретт - Будь чудом. 50 уроков, которые помогут тебе сделать невозможное

– Как бы мне теперь хотелось, играя в баскетбол, посмотреть на трибуны и увидеть там отца! – делился со мной Ларри. – Если я рассказывал ему о своих проблемах – не важно каких, – он всегда снимал негатив, говоря, что любую ситуацию можно повернуть в свою пользу.

И Ларри обнаружил эту единственную кроху позитива, когда заметил в шкафчике бутылочку с одеколоном.

– Отцу нравилось, как пахнет именно этот одеколон, Jovan Sex Appeal , – сказал он, улыбнувшись. – Ох, представляете, однажды я приехал к нему домой – мне было тогда лет двадцать, – и он говорит: «У меня есть отличная штука». Он повел меня на второй этаж, приговаривая: «Тебе непременно понравится». И достает бутылочку этого одеколона.

Ларри надел на похороны одну из рубашек отца и побрызгался его любимым одеколоном.

Он рассказал свою историю для того, чтобы призвать других не затягивать ссоры, а мириться с близкими людьми как можно скорее.

Никогда не забуду человека, который ждал слишком долго.

Уильям Стразинский и его дочь-подросток Бекки некогда были очень близки. Малышкой она забиралась к нему на колени и прижималась к его груди, уверенная, что там она в безопасности. После долгого трудового дня он приходил домой, снимал галстук и оставлял на нем узел, чтобы Бекки могла схватить галстук за оба конца, потянуть и заставить узел исчезнуть.

Отец и дочь остались лучшими друзьями даже после того, как Уильям развелся с женой. Потом наступили подростковые годы, когда прежняя близость дает осечку, друзья значат больше родителей, а бунт против авторитета взрослых создает пропасть между поколениями. Они поссорились и перестали разговаривать. Прошел год. Он знал, что эта пропасть не навсегда. Потребуется лишь время, чтобы преодолеть ее. Наступит день, когда он возьмет дочь за руку, и они снова будут разговаривать.

А однажды в пятницу Уильям пришел домой и увидел мигающую лампочку на автоответчике. Бекки, которой было 17 лет, попала в автомобильную аварию. Джип «Чероки», на котором она ехала, занесло на снегу, он несколько раз перевернулся и приземлился на крышу. У Бекки были переломы костей таза, ребер и раздроблен череп.

Пока он добирался до больницы, она умерла. Уильям сел рядом с каталкой, на которой лежало ее тело. Обвил теплой ладонью ее холодные пальцы и вгляделся в изуродованное синяками лицо. Она еще даже не успела окончить школу… Два часа он плакал и говорил дочери, как много она для него значит, как он ее любит, как ему хотелось бы, чтобы они были рядом все эти упущенные месяцы.

Он молился о чуде, молился, чтобы она пожала ему руку, смогла поговорить с ним хотя бы пару минут. Он сказал ей все, что не сказал, пока она еще была жива.

Никогда не забуду, как он рассказывал о последних мгновениях, проведенных с ней. Столь многие из нас могут всю жизнь мучиться подобными сожалениями! Почти каждый раз, когда я даю автографы, к столу подходит мать или отец и говорит, что несколько лет не разговаривает с сыном или дочерью. Каждый ждет, пока другой сделает первый шаг.

Отец и дочь были лучшими друзьями. Потом наступили подростковые годы, когда прежняя близость дает осечку, друзья значат больше родителей, а бунт против авторитета взрослых создает пропасть между поколениями.

Но почему бы не сделать его самому? Друзья из реабилитационных программ научили меня не оставлять никакие отношения отягощенными обидами или горечью. Они побудили меня составлять список всех людей, которых я обидела действием или бездействием, и задуматься о восстановлении отношений.

Потом я поверяю этот список Богу и молюсь о ниспослании мне готовности примириться. Я больше не жду, пока уступит другой человек. Это может никогда не случиться. Я делаю шаг навстречу, даже если была виновата меньше. И другой человек почти всегда признает и свою вину. Но даже если он этого не делает, мои разум и сердце чисты.

Иногда приходится молиться о готовности к примирению, но примирение происходит всегда – и, к счастью, не слишком поздно.

Что мешает тебе сделать первый шаг?

Шум обычно начинается, как только начинается ожидание.

Не важно, жду я плохих новостей или хороших, нахожусь на вершине горы или в долине, – на свет являются всевозможные сценарии в стиле «рок и мрак». Первое побуждение – сразу же обратиться в поисках ответа к знакомым, что обычно лишь усиливает шум.

В моей жизни были два момента, когда я ощущала дар безмолвия настолько глубоко, что оно казалось священным.

Когда я в 1998 году нашла в груди опухоль, голоса загалдели в полную силу: «Это просто киста… Это доброкачественная опухоль… Это рак». У каждого была своя история, которая заканчивалась или хорошо, или трагически: история о матери, о тетке, о сестре, о собаке, умершей от рака.

Я пыталась заглушить этот шум и молилась о примитивной, скучной, слава-тебе-Господи-доброкачественной опухоли. В глубине души я была перепугана до смерти. Опухоль росла так быстро! Пока я ждала результатов из лаборатории, казалось, что она растет каждый день. Поначалу она казалась мне размером с миндальный орех, потом – с половинку грецкого, потом с целый грецкий. Может быть, я просто сходила с ума. Я никак не могла заглушить страхи, вихрем кружившие в моей голове.

А однажды поздним вечером, возвращаясь после выступления в церковном приюте, я обнаружила, что заблудилась на темной извилистой дороге в долине Кайахога. Приближалась полночь, а я была еще примерно в часе езды от дома. Деревья росли близко к дороге, и туман поднимался от реки, заволакивая путь.

Я сбросила скорость машины и продвигалась почти ползком. Внезапно повсюду вокруг меня откуда ни возьмись стали возникать олени. Я ехала в самой середине оленьего стада. Пришлось тащиться со скоростью 8 км в час, чтобы не столкнуться ни с одним из них. Они никуда не торопились, бродя вокруг моей машины, лениво пересекая дорогу.

И на меня снизошел покой. Глубочайшее умиротворение исходило от оленей и передавалось мне. Я сидела в полном безмолвии. Все шумы исчезли. Эта тишина подействовала как огромный ластик. Она стерла растерянность, страх и бесконечную болтовню голосов из моей головы. Поездка преобразилась и стала молитвой. Я каким-то образом поняла в этот момент, что со мной все будет в порядке, даже если моя опухоль – злокачественная. Я никогда не забуду дар этих оленей, дар этой безмолвной ночи, дар этого покоя.

В моей жизни были два момента, когда я ощущала дар безмолвия настолько глубоко, что оно казалось священным.

Стало понятно, что порой ощущение потерянности – часть долгого путешествия, именуемого жизнью. Я не всегда сама выбирала окольные пути, на которых оказывалась, такие, например, как путь рака. Но эти пути порой выбирали меня и вели именно туда, где мне нужно было оказаться.