Эрих Фромм - О неповиновении и другие эссе

Одним из первых вопросов, на которые требуется ответить при обсуждении психологических проблем старения, является такой: представляет ли собой старческий возраст нечто обременительное? Болезненная ли это стадия перед уходом, которую нужно приукрашивать всякими уклончивыми словами, или такой же жизненный этап, как детство, юность, средний возраст; не встает ли перед нами такая же проблема, как возникающая на любом этапе, а именно: как нам жить хорошо и как на данном этапе максимально сохранить бодрость?

Можно глубокомысленно рассуждать об искусстве жить и при этом сказать, что искусство стареть – это просто столь же важная глава, как искусство быть ребенком или юношей.

Совершенно очевидно, что старческий возраст стал привлекать к себе пристальное внимание с возникновением современного индустриального общества. Сто и даже пятьдесят лет назад старец был редкостью. Тогда человек, проживший достаточно долго, чтобы увидеть собственных внуков или правнуков, был величайшим исключением, в то время как сегодня это становится все более частым явлением. Ясно, что жизнь в старости – проблема, созданная развитием общества. В первую очередь это результат прогресса медицины, что, впрочем, составляет лишь часть общего прогресса науки и технологии.

Кроме того, можно сказать, что старость может быть определена не только в биологических или психологических терминах, но и в социальных: старческий возраст – это время, когда вы больше не должны работать. Момент, с которого вы не должны работать, в значительной мере определяется организацией промышленности. Можно представить себе, что с ростом автоматизации не только рабочие часы будут укорачиваться, но и трудоспособный возраст будет оканчиваться все раньше и раньше, так что, возможно, через пятьдесят лет любой возраст старше сорока лет будет считаться нетрудоспособным, потому что, за небольшим исключением, ни один человек старше сорока лет не будет иметь ни обязанности, ни возможности работать.

Мы в западном обществе не только добились роста продолжительности жизни, но нам повезло и в том, что мы сумели создать материальные условия для того, чтобы эта более долгая жизнь была достойной, удобной и приятной. Все мы знаем, что проблема перенаселенности в мире вызвана тем фактом, что медицина добилась успехов, но промышленность не создала или не смогла создать материальных средств для того, чтобы человечество смогло воспользоваться благодеяниями медицины. В такой ситуации происходит рост населения без соответствующего удовлетворения материальных потребностей людей, которые стали жить дольше. Мы, граждане Соединенных Штатов, как и граждане всех промышленно развитых обществ в целом, располагаем материальными средствами (и имеем их все больше и больше), чтобы подобное противоречие не возникло.

Наше современное промышленное общество создало новый возраст: старость. Теперь старость – это время, когда человек мог бы жить в безопасности и счастливо, если бы современное общество не создало также еще некоторых феноменов, не столь привлекательных и имеющих определенное влияние на проблему старческого возраста. Я буду обсуждать некоторые из них и попытаюсь связать их с проблемой старости.

Современное общество создает тип человека, которого я ранее назвал homo consu-mens – обывателя, главный интерес которого, помимо работы с девяти до пяти, – потреблять.

Это вечный сосунок. Это мужчина или женщина с открытым ртом, которые с жадностью все потребляют, – спиртное, сигареты, кинофильмы, телевидение, лекции, книги, художественные выставки, секс, – все превращается в предмет потребления.

Несомненно, для тех, кто продает все эти предметы, в такой ситуации нет ничего плохого. Они стараются развивать дух потребительства как только могут; однако если мне будет позволено использовать некоторые знания из моей собственной профессии, должен сказать, что в этом есть что-то глубоко порочное, потому что за жаждой потребления скрывается внутренняя пустота – ощущение собственной бессодержательности. С бесконечным потреблением связаны депрессия, ощущение одиночества. Доказательства такой связи мы находим в клинической практике: очень часто переедание и чрезмерные покупки оказываются результатом депрессии или сильной тревожности. Человек чувствует себя внутренне пустым или беспомощным; приобретая вещи, он стремится ощутить себя наполненным чем-то, что делает его сильным.

Естественно, это не сознательный мыслительный процесс, ведь он не предполагает рефлексии; однако таков один из неосознанных способов компенсации внутренней пустоты с помощью потребления – бесконечного и неограниченного.

Наша концепция свободы, если не иметь в виду то, что обсуждается в политических терминах, наше настоящее представление о свободе сегодня в значительной мере заключается в возможности покупать и потреблять. В XIX веке свобода по большей части означала право обладать частной собственностью и делать с ней все, что пожелаешь. Сегодня частная собственность в нашем обществе можно сказать что исчезает – по сравнению с тем доходом, который обеспечивают заработки. То, что мы ощущаем как свободу, – это в значительной мере свобода покупать и потреблять; другими словами, выбирать между очень многими разными предметами и говорить: «Я хочу эти сигареты. Я хочу этот автомобиль. Я хочу именно эту вещь, а не другую». Индивид считает, что делать свободный выбор в его власти, хотя многие из конкурирующих марок в действительности не слишком отличаются друг от друга. Думаю, что если бы многие люди честно признались в том, как представляют себе рай, он выглядел бы как огромный супермаркет, где они могли бы каждый день покупать что-нибудь новенькое и по возможности больше, чем сосед.

Такое стремление ко все возрастающему потреблению есть своего рода болезнь; опасность заключается в том, что, наполняясь потребностью в приобретениях, человек на самом деле не решает проблемы своей внутренней бездеятельности и пустоты, тревожности и депрессии, потому что жизнь каким-то образом теряет смысл.

Ветхий Завет учит: самым тяжким грехом евреев было то, что они жили без радости посреди изобилия. Боюсь, что критики нашего общества также скажут, что мы развлекается и веселимся, но живем без особой радости, хотя и пользуемся изобилием.

Я обсуждаю все это в связи с проблемами старческого возраста по той простой причине, что опасаюсь превращения пожилых в сверхпотребителей . Они могут превратиться в людей, имеющих время на потребление не только с девяти до пяти, но и с девяти до двенадцати и сделавших потребление своим главным занятием. Они могут стать людьми, к которым молодые будут относиться с некоторым пренебрежением стать полностью праздными и тратить время на то, чтобы убивать время .