Брене Браун - Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости

Я твердила Стиву: «Со мной такого быть не должно, я очень крепкая и никогда не болею». Наконец ему это надоело, и однажды он нежно обнял мою голову руками и сказал: «Ну, очевидно, ты все-таки болеешь. И вот прямо сейчас – ты не совсем крепкая. Ты человек, как и все остальные. Сейчас твоя главная задача – лечиться, и пару месяцев тебе придется обойтись без работы. Это серьезно. Примени к себе свои приемы, изгоняющие стыд!»

Тому, что заложено в тебе семьей, противостоять трудно. Эти вещи сидят в нас очень глубоко. Они как нити вплетены в ткань нашего рода. Пока мы не осознаем и не поймем, как и почему они влияют на нашу жизнь, мы продолжаем жить ими и передавать нашим детям. Я не думаю, что мои родители сознательно внушали нам, что болезнь – это слабость. Теперь, когда я выросла, я могу оглянуться назад и увидеть все это яснее и четче. Уверена, что родители тоже были невольными мучениками этого убеждения. Они оба выросли в семьях, где установка «болезнь есть слабость» была закодирована на генетическом уровне. И неосознанно передали эти гены мне. Пришлось много работать над собой, чтобы прервать этот цикл и не транслировать это убеждение своим детям. И, как показывает мой опыт, дело тут не в том, что я говорю и как отношусь к другим. Мне приходится следить за тем, что я делаю и как отношусь к себе, когда болею. Мне помогает то, что я замужем за очень отзывчивым врачом. Он часто напоминает мне, что «крепкая» – это скорее удачливая, а когда заболеваешь, крепость совершенно ни при чем. Заболеть может каждый.

Конечно, семьи не живут в вакууме. Как и на отдельных людей, на них влияет культура и история. Шестидесятилетняя Дейдра рассказала мне в интервью, что мама долгие годы стыдила ее по поводу денег и за то, что она слишком «себе потакает». Дом у меня, сказала Дейдра, комфортный, но «не безмерно». Однако мама, приезжая в гости, ходила по дому, брала в руки то одну, то другую вещицу и причитала: «Нет, ну ты только погляди! Ты себя кем возомнила? Ты царица Савская? Все тратишь и тратишь! Детей разбаловала вконец! Живете сегодняшним днем! Надо же, у меня – и такая дочка!» Мать Дейдры выросла в Великую депрессию. Для нее любое материальное приобретение было не необходимостью, а пустой причудой, лишней тратой денег. Причуды и траты были главными нежелательными образами, которыми она всегда норовила пристыдить дочь.

Вдобавок к убеждениям и стереотипам, произрастающим из родных семей, мы живем в одном мире с нашими мужьями, коллегами, друзьями, знакомыми. В этом мире средства массовой информации только и делают, что транслируют ожидания и определяют, что приемлемо, а что нет. Я не хочу умалять ту важную роль, которую все эти факторы играют в нашей жизни; но в моем исследовании с болезненной ясностью обозначился тот факт, что раны стыда, нанесенные нам в наших родных семьях, часто бывают первопричиной многих наших величайших страданий по поводу стыда. Меня много раз спрашивали, может ли, по моему мнению, человек испытывать стыд только по тем поводам, по которым его стыдили родители или опекуны, но я не думаю, что дело в этом. Я полагаю, что мы уязвимее к тем «кнопкам» стыда, которые сформировались в наших родных семьях; однако в интервью я слышала о борьбе со стыдом, выросшим совершенно на другой почве – конкретно на почве культурных ожиданий и стереотипов. Это особенно верно, когда речь идет о женщинах и мужчинах, которым еще нет сорока. Для многих в этой возрастной группе СМИ стали главными «сказочниками» их жизни. Наряду с семьями телевизор сформировал ожидания и определил нежелательные образы.

Когда я впервые начала писать о стыде, я называла этот элемент стыдоустойчивости «осознанием наших уязвимых мест», а не «пониманием того, какие вещи вызывают у нас стыд». Я изменила название по двум причинам. Во-первых, за минувшие два года я получила сотни писем от людей, применяющих стратегии, описанные в этой книге, для формирования стыдоустойчивости. В подавляющем большинстве этих писем люди пишут о том, какую силу дает им распознавание своих «кнопок» стыда. Думаю, само понятие «кнопки», «фактора», вызывающего стыд, – убедительнее и конкретнее, чем понятие «сила уязвимости». Во-вторых, людям не нравится слово «уязвимость». Мы уравниваем уязвимость со слабостью, а слабость нашей культуре ненавистна.

Но какие бы слова мы ни выбирали, осознание и понимание факторов стыда – примерно то же, что и осознание уязвимых мест, и именно в этом источник нашей силы.

Уязвимость – это не слабость. Иногда мы боимся признать проблему, чтобы ее не усугубить. Например, если я признаю, что мне важно считаться хорошей матерью; если я признаю, что материнство – моя точка уязвимости, я буду стыдиться сильнее? Нет. Не буду. Когда мы стыдимся, нас переполняет смесь смущения, страха и осуждения. Если мы знаем, что уязвимы в этой области, то нам проще будет бороться с этими чувствами, мы сможем опереться на инстинктивное знание своих ощущений и потребности в поддержке.

А теперь снова вернемся к истории с печеньем. Я хотела быть хорошей матерью, хотела, чтобы меня воспринимали как хорошую мать. И когда кто-то мне что-то говорит или когда я делаю или чувствую что-то, что угрожает моему статусу «хорошей мамы», включается стыд. Теперь, когда стыд по этому поводу захлестывает меня, я не удивляюсь. Я и сейчас могу ощущать боль, смущение, страх и осуждение, но у меня достаточно информации, чтобы среагировать чуть быстрее, чем если бы я не сознавала своей уязвимости, если бы я не знала, что материнство – моя «кнопка» стыда.

Когда мы переживаем стыд, мы часто чувствуем смущение, страх и осуждение людей. Поэтому нам трудно достичь осознания и взвесить варианты поведения. Мы как будто в тумане. Так стыд делает нас бессильными. После разговора с учительницей Эллен я знала, что мне нужно поговорить с кем-нибудь из моего ближнего круга, но все же позвонить было трудно. Вот еще четыре женских взгляда на важность познания своих «кнопок», или осознания уязвимых мест.

• Я хожу к психотерапевту три-четыре раза в год – каждый раз после посещения родителей. Знаю, они любят меня, но они стыдят и осуждают меня за то, что я толстая и не замужем. Езжу к ним и для себя, и для них. К терапевту потом хожу – только ради себя.

• Я поняла одну вещь: нельзя говорить о деньгах в присутствии свекрови. Когда она беспокоится о нас с мужем, то сразу начинает стыдить нас, что мы слишком много тратим. У меня ушло несколько лет на то, чтобы понять это, но теперь совсем другое дело: мы не ссоримся, и я не избегаю ее как чумы.

• На второй год безрезультатных попыток забеременеть я наконец осознала, что не могу ходить на предродильные вечеринки [3]. Когда тебе чуть за тридцать, такое ощущение, что эти вечеринки происходят каждые выходные. Я поняла, что выгляжу там идиоткой. Все время разглагольствую о том, как прекрасна бездетная свобода, сколько в ней возможностей, задаю бестактные вопросы об ужасах родов. Про то, что мы пытались зачать, знала только моя лучшая подруга. После одной особенно неприятной вечеринки она заявила мне, что я была «злобной и не похожей на себя». Она спросила, нет ли у меня проблем с зачатием. Когда до меня дошло, почему я так себя веду, у меня был настоящий нервный срыв. Подруга поддержала меня. Она помогла мне понять, что мне совсем не обязательно ходить на такого рода мероприятия.