Дональд Калшед - Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

Этот сон помог Деборе «увидеть» свою травму более объективно. Ранее она отчасти считала виноватой себя за неудачные отношения с матерью, относила на свой счет позор того, что она росла запущенным ребенком, лишенным материнской заботы. Тем самым она как бы спасала мать от своего собственного гнева и поддерживала ее идеализацию так, чтобы сохранить живыми свои потребности и чувство любви к ней. Теперь благодаря своему сновидению она смогла понять неумолимые и неопровержимые факты. Просто существуют некоторые дети, которые никогда не знали любви своих матерей! Это не их вина. Такое случается в мире людей, и не только она страдает от подобной боли. Осознание этого выпустило наружу ее горе и позволило Деборе ощутить подлинное сочувствие к себе, к своим страданиям в течение всей жизни.

Помимо этого личного смысла, сновидение Деборы показывает нам архетипический фон ее личной проблемы с матерью. Согласно сновидению, тело ее матери встроено (похоронено) внутри архетипической матери. Черепаха представляет землю-матушку во многих индейских культурах, где она чествуется за спасение человечества от великого потопа. Она является бессмертной Великой матерью, стоически и молчаливо несущей тяжелое бремя бедствий человечества на своей крепкой спине. В отсутствие родной матери Дебора нуждалась в архетипических историях индейских культур, чтобы соединить свое осиротевшее я с великими символическими системами человечества и получить от них глубинную поддержку. Эти символы (черепаха и индейский курган) помогли ей выдержать свою личную боль, и теперь, когда эта боль может быть заново и иначе пережита, они появились в сновидениях, чтобы помочь нам понять «большую историю», стоящую за ее личными утратами. Осиротевший внутренний ребенок Деборы «жил» в таком подземном кургане-черепахе Великой матери, был захоронен в нем вместе с его невыносимым опытом отношений с материнским. Однако он там находился лишь до тех пор, пока она не смогла встретиться с ним, принять его чувства, вырасти и пойти дальше.

По мере того как наша терапевтическая работа углублялась, Деборе стали сниться сны, изображающие потерянных, покалеченных или испуганных детей, живущих в жестоком или безразличном внутреннем мире. Постепенно атмосфера сновидений изменялась: кто-то стал заботиться о потерянных детях. В этих сновидениях фигурами, с которыми было связано чувство покоя и поддержка, были образы индейцев, особенно индейских женщин. Вскоре Дебора стала сама «усыновлять» таких детей, как в этом сновидении:

Мы с мужем ехали по шоссе и проехали мимо фургона с младенцами. Он направлялся к индейской резервации, где их усыновят. Мы остановились. Там был мальчик – один из этих детей – он просто очаровал нас. Он действительно счастлив, и мы хотим оставить его у себя. Вдруг я теряю его из виду и впадаю в панику, но затем вижу его на коленях у моего мужа. Мы действительно собираемся его усыновить, но должны сделать это «официально».

Усыновить индейского мальчика, то есть свое подлинное духовное дитя, которое всю свою жизнь прозябало во внутренней «резервации» (психическое убежище), и «сделать это официально» казалось нам хорошей метафорой ее психотерапевтического процесса. В нем происходило медленное восстановление ее потерянной, дотравматической невинности и душевной жизненности.

К концу третьего года совместной работы Дебора стала заметно спокойнее, а ее тело – более расслабленным во время сессий. Наш диалог стал более насыщенным эмоционально, и она даже смогла признаться в сильных переносных чувствах потребности во мне и привязанности. Я также ощущал многое по отношению к ней и чувствовал глубокое уважение к ее стойкости и мужеству перед лицом гнета ее собственных демонов. Теплота между нами стала потенцированным полем, в котором Дебора могла ощущать некоторую зависимость и тоску по поддержке, то есть чувства, которые никогда не рисковала выражать в своей семье.

«Ребенок» внутри нее стал обозначать свое присутствие как в сновидениях, так и в нежности в наших разговорах. Иногда я мог заметить, как этот ребенок выглядывает из-за стены страха. Я предложил Деборе принести свои детские фотографии, и мы сделали обзор ее истории и воспоминаний, связанных с этими фотографиями. Появились сновидения о «маленькой девочке». Однажды я сказал ей, что мы можем думать о себе как о «родителях» ее маленькой девочки, и эта идея запала ей в душу. Она продолжала делать успехи. По собственной инициативе она начала регулярно ходить на занятия йогой и делать массаж у специалиста, который также проделал некоторую работу с телесной энергией.

Во время этой фазы анализа я услышал от Деборы кое-что о ее сакральном внутреннем мире детства. Она начала делиться со мной некоторыми фантазийными играми и мифопоэтическими историями, которые помогали мне понимать боль девочки латентного возраста. Поддерживающим ресурсом был для нее мир кукол «Джинни». Как я понял, речь шла о небольших, около 20 см ростом, куклах, чрезвычайно популярных в 1950-е и 1960-е годы. Эти куклы помогли Деборе создать воображаемый альтернативный мир, в котором жизнь была возможна. С ними она могла смеяться и плакать, придумывать истории со счастливым концом. «Я хотела быть куклой, всего 20 см ростом, втиснуться в их мир и быть в безопасности и в покое. Я думаю, что отчасти моя игра с ними спасла мой дух».

Но ненадолго. Когда Деборе было около 9 лет, все куклы внезапно исчезли. Ее мать их выбросила. Она решила, что Дебора была ими «слишком сильно увлечена»!

Когда ее куклы пропали, Дебора обратилась за утешением к природе. Когда ей было восемь лет, семья переехала в дом в лесу. В этих лесах, среди ручейков и лужаек, она нашла еще одно убежище и святилище для своего духа. Ее отношения с отцом были комфортными, хотя мать его презирала, и он не мог защитить девочку. Тем не менее он иногда читал ей истории и брал ее с собой в церковь. Ей нравились истории, и она стала ходить в местную библиотеку, чтобы читать рассказы о борьбе индейских народов. Истории помогали Деборе справляться с болью в ее теле, о которой еще не было создано истории. Она сказала: «Не думаю, что смогла бы выжить, если бы не было индейской культуры, которую я изучала. Их истории и отношение к красоте и тайне „матери-земли“ были как бальзам для моей души».

Среди этих историй были две любимых. Первая – «Злой волк» Вильгельмины Харпер (Harper, 1937): маленькая девочка живет с матерью в хижине на опушке леса, в котором водится страшный зверь – злой волк. Однажды девочка собирала цветы, напевая, и вдруг встретилась со страшным волком. Но волк слышал ее пение и стал ее просить спеть еще раз, что она сделала, несмотря на страх. Вскоре волк засыпает и девочка на цыпочках хочет уйти. Но волк просыпается и гонится за ней, она снова должна ему петь, пока он не уснет, и так далее, пока она не сумела на цыпочках добежать до дома и запереть дверь.