Джозеф Рейнгольд - Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Как мне представляется, функцией психотерапевта является защита, и он не сможет выполнять эту функцию до тех пор, пока не постигнет собственный комплекс трагической смерти и не преодолеет собственную танатическую тревогу. Именно эта функция делает терапевта противоположностью матери пациента (воспринимаемой как действующая сила комплекса), а также противоядием от ее влияния. Как только пациент будет уверен в благоприятствующем влиянии, не на словах, а в процессе взаимодействия, откроются возможности для реорганизации эго. Он уже не чувствует себя одиноким и беспомощным. Его затруднениям и страданиям не просто посочувствовали, а они на самом деле поняты другим человеком, который способен защитить, и не имеет других мотивов, кроме желания помочь. Пациент уже может вступить в конфронтацию со своим комплексом смерти – или своей матерью, – и тогда его тревога превращается в страх, который можно с мужеством встретить.

Но если пациент чувствует тревогу терапевта, он реагирует болезненно и с враждебностью, как будто бы его обманули. «Негативный трансфер» является не просто замещением, но ответной реакцией на отсутствие чувства безопасности, характеризующее данные взаимоотношения.

Любой, кто внушает веру, веру в свою безусловную и неизменную защиту, может оказывать целительное воздействие. Эффект от этого воздействия может быть глубоким и продолжительным [28]. Страдания и ограничения вызываются не самим по себе конфликтом, но невыносимостью тревоги, которая может быть уменьшена благодаря благотворному влиянию. Именно поэтому у «поверхностной» терапии иногда может быть заметный целительный результат. Вклад психотерапевта заключается не только в поддержке Эго, но и в том, что он помогает пациенту понять его конфликты и противостоять им.

Если принять этот взгляд на эффективность психотерапии, то из этого следует, что при подготовке психотерапевтов следует ориентироваться на инсайт его собственной танатической тревоги и умение ее контролировать. Как я уже отмечал, у врачей уровень страха смерти выше среднего значения (86–89), а на основе проведенного опроса Burton (417) обнаружил, что психоаналитики в качестве защиты от собственного страха смерти используют отрицание, замещение и компенсацию. Обычно дидактический анализ и супервизия наставником не исследуют материнскую разрушительность и комплекс смерти. Это упущение защищено приверженностью к доктрине. Мы здесь имеем классический пример того, как, «слепой ведет слепого» (или боящийся ведет боящегося). Но я соглашусь с мнением Wolstein (384), что аналитики-экзистенциалисты являются заложниками «постулата непосредственности», поставив себя в позицию попытки достичь «результата с нуля». Истина кроется ни во фрейдистском, ни в экзистенциальном анализе, но в самом терапевте как источнике благотворного влияния на другого человека.

Пациент.Ответной динамикой со стороны пациента является сила Эго, которую можно определить как смелость. Возможно, более подходящим является выражение «сила духа», обозначающее способность переносить чувство тревоги. Есть люди, которые, будучи слишком «измотанными» жизнью, не обладают устойчивостью по отношению к тревоге и стремятся только защитить себя. Эти чрезвычайно уязвимые личности не прибегают к реконструктивной психотерапии. Но у большинства людей имеется достаточно ресурсов силы духа для того, чтобы ее начать; способность к не психотическому существованию есть проявление силы Эго. Можно ли будет «поддержать» пациента, то есть, помочь ему в обретении еще большей силы духа, зависит от способности терапевта к благотворному воздействию (а также от его навыков, направляемых эмпатией). На самом деле, если пациент подавит комплекс трагической смерти, отпадет необходимость и в самой смелости; тем не менее, эта возможность чисто теоретическая, так как комплекс нельзя искоренить полностью, и как смелость, так и самоутверждение существуют только в определенной степени. Лечение может только превратить тревогу, ведущую к формированию невротической защиты, в страх, который позволяет создать рациональную защиту.

Трудно объяснить происхождение и развитие чувства смелости. Возможно, она является желанием жить даже перед лицом угрозы. Мать, обладающая абсолютно благоприятствующим влиянием, сделала бы смелость ненужной, а полностью деструктивная мать сделала бы смелость (и жизнь) невозможной. Ребенок, находящийся под угрозой, может проявить силу духа только в форме аутизма, а смелость – в форме агрессии. Эти проявления могут сохраняться в виде ухода в себя, мазохизма или стоицизма, или в форме противофобного садизма, но настоящая смелость может появиться только с усилением Эго. И она может стать отличительной чертой человеческого существования, его моральной силой. Но смелость всегда относительна, так как она направлена против угрозы – она изменяется в зависимости от интенсивности угрозы и ресурсов личности в данный момент, включая его веру в защиту, исходящую из какого-то внешнего источника. Я был свидетелем того, как состояние больных, страдающих от гинекологических и акушерских недомоганий, улучшалось только благодаря мягкой поддержке. Подобный эффект во время беременности и родов очень важен для предотвращения психических расстройств у следующего поколения.

Реконструкция материнско-детских взаимоотношений.Опыт безопасной зависимости от другого человека может оказывать продолжительное корригирующее действие. Но обычно этого недостаточно, так как тревога может вновь заявить о себе, а смелость может оставить человека. «Трансферное лечение» может восприниматься только как дополнительное, но, говорят, что не существует «средства», излечивающего полностью и навсегда. Выявление компонентов комплекса трагической смерти является процессом лечения, но этот процесс никогда нельзя довести до полного раскрытия и полного разрешения конфликта. Анализ комплекса требует реконструкции взаимоотношений с матерью, начиная со дня рождения, а самый ранний опыт слишком устарел и слишком ужасающ, чтобы допустить его воскрешение в памяти. Некоторые пациенты могут вернуться в период своего младенчества, по крайней мере, на какие-то мгновения. В самом начале своей психотерапевтической практики я пытался побуждать пациентов зайти как можно глубже, вступая в конфронтацию с угрозой трагической смерти в ее самой примитивной форме. Сейчас я уверен, что очень хорошего результата можно достичь и без глубокого проникновения. Достаточно того, чтобы пациент пришел к пониманию источника своей базовой тревоги и того, каким анахронизмом он является, и смог противостоять своей тревоге большей смелостью.